О великом и смешном. Интервью с писателем Артуром Соломоновым
Общество

О великом и смешном. Интервью с писателем Артуром Соломоновым

О России и загранице, восторгах и «ужасах», о вдохновении и многом другом русский писатель Артур Соломонов, автор романа «Театральная история», рассказал в интервью Елене Кадочниковой.

Как «неверно» они уехали

Е.К.: Вы много путешествуете, встречаетесь с русскими эмигрантами. На ваш взгляд, чем зарубежные читатели отличаются от живущих в России?

А.С.: Русские читатели за границей в большинстве своем очень хотят знать, что в данный момент происходит в России. Потому многие воспринимают литературу в первую очередь как информацию, как сообщение о современной русской жизни, облаченное в художественную форму.

От «зарубежных читателей» я несколько раз слышал такой отзыв о «Театральной истории»: прочитал ваш роман, и понял, как верно поступил, что в свое время уехал из России. Такие отзывы меня изумляют и даже огорчают, потому что я не писал роман с целью убедить эмигрантов, что они поступили правильно. Да и вообще вряд ли у романа может быть такая причудливая цель.

Наротив, как мне кажется, поскольку роман о театре — а русский театр остается выдающимся явлением мирового искусства — то этот текст дает возможность не только ужаснуться. Я надеюсь, что есть там и повод для восхищения: ведь даже в изменах и предательствах (не говоря уже о поступках благородных) ощутим масштаб личности, талант и обаяние тех, кто принадлежит театру. Конечно, русская жизнь, отраженная в романе, очень далека от идеальной. Но, как мне кажется, при всем драматизме сегодняшнего дня, сейчас мы все переживаем захватывающе интересный, абсурдный, трагикомический период.

Наши уехавшие за рубеж соотечественники, читая тексты о России, воспринимают их очень лично. Возможно, современные русские книги они воспринимают как истории про самих себя — вернее, про то, какими они могли бы быть, если бы остались в России. То есть, как это ни парадоксально, они с еще большим энтузиазмом, чем россияне, примеряют на себя описанные в современной художественной литературе ситуации. Поэтому их чтение, возможно, в каком-то смысле даже интенсивнее, ведь тут еще накладывается момент ностальгии и радости узнавания. А в случае, если ситуации и герои кажутся им ужасающими, то прибавляется еще и радость, что «этот кошмар» удалось оставить за пределами своей жизни.

О великом и смешном. Интервью с писателем Артуром Соломоновым
Встреча с читателями в Нью-Йорке.

И в Нью-Йорке, и в Цюрихе, и в Сан-Франциско я видел потрясающих людей, образованных всесторонне, которые очень многого добились в странах, куда переехали и очень много этим странам принесли. Когда я бывал в русских домах, например, в Силиконовой долине, мне казалось, что я в Петербурге или в Москве — настолько мои собеседники были осведомлены о происходящем в современной российской культуре и обществе, и такие поднимались темы, такие возникали имена… И вместе с тем, конечно, эти люди уже навсегда останутся вне России, и обидно, что наша страна теряет таких людей, именно от таких отказывается, как мне кажется, с легкостью и без сожалений.


image description
image description

Так что, на встречах с читателями за рубежом, когда я вижу высокое качество аудитории, меня с одной стороны это радует, с другой — огорчает, потому что дети этих людей уже окончательно станут гражданами другой страны, для нее будут совершать открытия, ее будут совершенствовать.

О восторгах новизны

Е.К.: Этим летом в Цюрихе вы встречались с читателями на вечере Литературного клуба. Ваше впечатление о «русских швейцарцах»?

А.С.: Из наблюдений: моя русская знакомая из Швейцарии едет в итальянском поезде, в почти пустом вагоне, на месте, которое ей не нравится, едет четыре часа, но упорно сидит на месте, обозначенном в билете, хотя более приятные для нее места все это время были свободны… Такая дисциплина — это точно нечто привнесенное в российский характер, «наш человек» наверняка бы не только пересел, но и посидел на нескольких местах (смеется).

И еще одно впечатление — во время моего выступления в Цюрихе, едва речь зашла о православной церкви, я еще не успел ничего сказать, как одна из русских швейцарок бросилась на защиту РПЦ. Но это не специфически русско-швейцарский феномен: я за границей очень много встречал наших бывших соотечественников, которые, находясь далеко за пределами России, предельно страстно, ревностно защищают российское государство и РПЦ.

Но, знаете, если даже попытаться разыскать кардинальные отличия между, например, немцами и итальянцами, то больше десяти вы не наберете, да и то с трудом. Что же касается различий между «русскими швейцарцами» или, скажем, «русскими голландцами» — я их не уловил и пока не могу сформулировать, в чем заключается особый, от всех отличный, психологический тип «русского швейцарца». Я еще нахожусь в поиске ответа (смеется). Как всегда, в памяти остаются встречи с людьми, и в меньшей степени архитектура, кухня и даже ваши потрясающие водопады.

В Литературном клубе в Цюрихе с писателем Артуром Соломоновым.
В Литературном клубе в Цюрихе с писателем Артуром Соломоновым.

Цюрих для меня — это люди, которых я здесь встретил. Я благодарен Илане Алиг и Саше Городиловой за новые знакомства. Я, вообще, очень люблю путешествовать, и когда оказываюсь на вокзале или в аэропорту, остро чувствую, что начинается новый, неведомый мне сюжет, и это вызывает восторг.

Взволнованные, но не злорадствующие

Е.К.: Действительно, живущие за рубежом россияне довольно сильно интересуются новостями из России. Мой муж не живет в России уже почти 15 лет, но каждое утро начинает с чтения русских новостей. Которые, если честно, очень часто выглядят пугающими и порождают ощущение тревоги. У вас, русского писателя, есть свой способ реагировать на новостную повестку в России?

А.С.: Я не думаю, что это специфически русское явление — по-моему, индус за рубежом интересуется делами Индии, как и китаец не остается равнодушным к тому, что происходит в оставленном им Китае.

А что касается новостей, порождающих тревогу… Конечно, она неизбежна хотя бы потому, что сегодня нашим обществом по-настоящему востребованы только две идеи: национализм и «взять-все-поделизм»… Но то, о чем вы сказали — когда человек переезжает в другую страну, но какой-то частью остается в России… Это пребывание в двух мирах, как мне кажется, порой становится причиной почти шизофренических состояний.


image description
image description

Я немало видел эмигрантов, которые страстно, даже, как мне кажется болезненно страстно обеспокоены тем, что происходит на оставленной ими родине. Некоторые не очень желают слышать хорошие новости — иначе зачем тогда был совершен переезд оттуда, где все не так уж плохо? Возникает гремучая смесь сочувствия и злорадства, желание укрепиться в верности однажды принятого решения и неутолимое сомнение в правильности выбора… Таких я встречал немного, как немного встречал и тех, которые уехали абсолютно, по-настоящему. Их больше не волнует страна, с которой они расстались, а это другая крайность.

Мне ближе «взволнованные», но не злорадствующие (смеется). И, как я уже говорил, приводят в изумление те, кто страстно, до готовности к мордобою, «любят» страну, которую давно оставили и куда возвращаться не собираются. Объяснения феномену такой активной любви к оставленной родине есть, как психологические, так и экономические. Но накал споров, которые возникают, настолько далек от предмета спора, что это не может не удивлять… Особенно учитывая то, что границы открыты, и Родина все еще ждет — разумеется, самых ревностных.

Вдохновляясь несоответствиями

Е.К.: У меня, как читателя, сложилось впечатление, что ваше творчество «питали» социальные несовершенства и проблемы сегодняшнего общества. Так ли это? Если да, то как вы выбираете темы? С какими хотели бы поработать в будущем?

А.С.: Несовершенства не могут вдохновлять. Вдохновлять может несоответствие между «вечными ценностями» и тем, что мы наблюдаем в реальной жизни. Вернее, не вдохновлять, а побуждать к высказыванию.

А чтобы отрицать, негодовать и подвергать жесткой критике, много ума не надо: если зайти на Фейсбук, то ты мгновенно найдешь людей, которые достигли в этом совершенства. Не очень понятно, зачем, но достигли.

Читатели заинтересовались "Театральной историей". Псков.
Читатели заинтересовались «Театральной историей». Псков.

Что же касается выбора актуальных тем: я ведь очень долгое время проработал журналистом и не могу не реагировать на «повестку дня», даже покинув редакции, где раньше работал. Только реагирую теперь иначе. Мой интерес к социальной, общечеловеческой тематике привел к тому, что я пишу сейчас два романа: «Благодать» и «Клуб холостяков». Первый — скорее взгляд на общество, второй – о любви и семье. Пишу их попеременно, отдыхая внутри одного от другого, они влияют друг на друга, даже порой взаимопроникают, и мне все интереснее, что же получится в результате.

Е.К.: На вечере в Цюрихе вы говорили о том, что настоящий писатель, создавая свои произведения, держит в голове какую-то большую цель. Какова ваша большая цель как русского писателя?

А.С.: Русская литература представляет собой явление настолько масштабное, может быть, она даже больше страны, которая ее произвела.

Например, в одной из статей Мережковский на полном серьезе задает вопрос, достойна ли Россия таких писателей, как Достоевский и Толстой? Так вот, находясь на территории русской литературы, или незаконно проникнув на ее территорию, ты неизбежно почувствуешь рядом такие грандиозные тени, что вряд ли сумеешь сказать — ну а я, я просто так, я пишу, чтобы писать, это мое увлечение такое, и вообще, — главное сюжет, стиль и форма, а цели ваши великие все в девятнадцатом веке остались…

Так сказать не получится. При том, что меня очень увлекает именно форма и сюжетная составляющая и мне нравится чувствовать, что слова сами как будто притягивают друг друга, и не смысл руководит их сочетаниями. Но при этом всегда в текст врывается нечто, что в театре называется «сверхзадача». Если ее нет — то тебе и слова соединять не так уж нравится.

Конечно, герои могут быть «маленькими», и терзающие их проблемы не обязательно должны быть вселенского масштаба. Но роман как жанр хорош именно тем, что множество небольших людей и идей, соприкасаясь друг с другом, образовывают в итоге масштабную картину.

Посмеяться над соседом

Е.К.: А как на вашу «Театральную историю» отреагировали читатели, знакомые с театром изнутри: театральные актеры, режиссеры – люди театра? Была ли критика?

А.С.: Я ни с кого конкретно не списывал — ни характер, ни стиль поведения, ни тем более внешность. Но какие-то черты реальных людей театра, с которыми я лично знаком, неизбежно входили в роман. Один из главных героев, Сильвестр Андреев, сосредоточил в себе черты некоторых современных режиссеров. Помню, как мне позвонил после выхода романа один знаменитый режиссер, чьи черты характера были использованы для создания Сильвестра Андреева, и с восторгом сказал, как точно я изобразил его коллегу, тоже очень известного режиссера. Себя он не узнал совершенно. Так что в моем романе — как в случае с сатирой в целом: все смеются, но полагают, что смеются не над собой, а над соседом.

Сцена из спектакля по роману "Театральная история". Режиссер Искандер Сакаев. Наташа - Алевтина Даниленко, Денис Михайлович - Денис Яковлев.
Сцена из спектакля по роману «Театральная история». Режиссер Искандер Сакаев. Наташа — Алевтина Даниленко, Денис Михайлович — Денис Яковлев.

Но заимствованием «из жизни» я не злоупотреблял — мемуарная часть в романе ничтожна (смеется). В романе есть лишь одна фраза «из жизни», которую я отдал главному герою, потому что очень уж она была хороша. Некий актер, совсем неизвестный, который играл в одном спектакле с Олегом Табаковым, говорил мне, что когда они выходят на поклоны, он чувствует, что публика аплодирует не для того, чтобы поблагодарить Табакова, а чтобы его, этого актера, унизить. В этой фразе – очень привлекательное, очень актерское безумие.

Е.К.: В вашей «Театральной истории» вы выставляете служителя церкви в очень непривычном, по нынешним временам, виде – это обычный человек, подверженный соблазнам, жажде власти и сомнениям в своих поступках. Какова была реакция на вашу книгу со стороны церкви или верующих людей?


image description
image description

А.С.: На православном форуме, кажется, «Доброе слово», было сказано очень много недобрых слов про роман, и, в частности, про отца Никодима. И совершено зря! Отец Никодим — мечтательный, грешный, одержимый, но его ведет нечто гораздо большее, чем стремление к деньгами и власти. Так что я, как мне кажется, в определенном смысле даже идеализировал современного священника. Какая уж тут сатира, тут приукрашивание действительности (смеется). Но надо сказать, что роман был закончен в 2011 году, а тогда еще священнослужители не проявили такой коллективной и несокрушимой воли к власти.

Читатель неуправляем

Е.К.: Пресса вас сравнивает с Достоевским и Довлатовым. Эти гении в разное время и разными способами показывают читателю самого себя и, вместе с этим, что-то меняют к лучшему в его базовых «настройках». Вы согласны с такими сравнениями?

А.С.: Главное не принимать такие вещи всерьез, и не начинать с ними яростно спорить, требовать прекратить подобные сравнения и вдохновенно самоумаляться — это как раз и будет значить, что ты принял сравнение всерьез.

О великом и смешном. Интервью с писателем Артуром Соломоновым
На встрече в Литературном клубе в Цюрихе можно было приобрести «Театральную историю».

Когда текст издан, он перестает быть твоим в том смысле, что начинает вызывать самые неожиданные отклики — и тут главное просто радоваться этим отзывам и ни один не принимать всерьез. Ведь когда человек говорит что-то или произносит какие-то важные для него имена, будь то Довлатов или кто-то другой — это имеет больше отношения к говорящему, чем к тому, о чем он говорит.

А чтение — очень интимный процесс, и каждый, читая, в итоге создает свой текст. Чего я только не слышал: и что мой роман на самом деле про кота Марсика (а ему посвящены в романе полторы страницы максимум) , и что главные герои, любовники — на самом деле гермафродит, одно целое, и в этом центральный конфликт романа… Чем больше таких интерпретаций, тем, с одной стороны, интересней. А с другой — понимаешь, что читатель совершенно неуправляем.

И даже если строишь сюжет с расчетом (чего я не делаю, но это очень хорошее умение, я бы хотел им обзавестись) — где читатель заплачет и где будет смеяться, где дать паузу, чтобы потом оглушить нежданным натиском — даже если ты достиг мастерства в манипуляции, ты все равно должен понимать, какой грандиозный элемент непредсказуемости возникает от того, что твой текст вступает в соприкосновение с чужой, тебе неведомой индивидуальностью. Эти приключения текста — одна из самых интересных вещей в жизни.

Интервью подготовила Елена Кадочникова, Цюрих

Фотографии предоставлены Артуром Соломоновым, а также Литературным клубом в Цюрихе (автор снимков в Цюрихе — Саша Городилова)

Сайт Артура Соломонова https://artursolomonov.ru/

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику