Александр Архангельский:  «Культура – не зона табу или отказа от табу, а зона человеческой свободы»
Новости, Общество, Школа

Александр Архангельский: «Культура – не зона табу или отказа от табу, а зона человеческой свободы»

Александр Архангельский, российский литератор и просветитель, вскоре приедет в Женеву, чтобы прочесть лекции в клубе интеллектуального досуга Lemanika. Темы определила история литературы, которой в значительной степени обязано наше сегодня. Швейцарскому мифу в русской литературе и детским сказкам на взрослые темы посвящено осенью два вечера.

Это интервью подготовлено при содействии клуба Lemanika специально для читателей schwingen.net. Отвечая на вопросы московского журналиста Ильи Овчинникова, Александр Архангельский рассказывает о дружбе с авторитетнейшим западным славистом Жоржем Нива, о рухнувших утопиях Герцена, Солженицыне и образе Ленина, авторском произволе и цензуре, русском языке и расцвете лекториев.

— Многие лекторы клуба Lemanika приезжают в Женеву в первый или второй раз, но для вас Женева место не случайное: несколько лет вы читали лекции в Женевском университете, с чего это началось?

В девяностые раз в два года я читал в Женеве курс в течение триместра, кафедру славистики возглавлял тогда Жорж Нива. Потом после долгого перерыва я попал опять в Женеву и увидел, как все переменилось. Там, где я жил, все теперь застроено, а прежде место было немножко дикое, и в этом была его прелесть: в те годы Женева не то чтобы строилась, скорее просто жила, а теперь застроилась и сильно подорожала. До 2015 года я был там в самом начале нулевых, за это время на окраине возник буквально другой город.

«В Швейцарию только-только потянулись русские деньги: были нужны те, кто знал язык, цивилизацию, особенности отношений, в общем, народу на лекциях было много.»

— О чем вы читали лекции и кому?

Пригласил меня Жорж Нива; я выступил в Русском кружке, который он опекает уже почти полстолетия, прочел лекцию в университете, и неожиданно получил приглашение на летний триместр: там имелась ставка, на которую таким образом приглашали самых разных людей. Мы, например, чередовались с выдающимся лингвистом Андреем Анатольевичем Зализняком. Приезжал замечательный историк Яков Аркадьевич Гордин. Были люди с Украины, например, прекрасный литературовед, культуролог Вадим Скуратовский. Это был уже прошедший период в истории Женевы, когда наличие швейцарского паспорта и свободного русского языка могло гарантировать хорошую работу. В Швейцарию только-только потянулись русские деньги: были нужны те, кто знал язык, цивилизацию, особенности отношений, в общем, народу на лекциях было много. Это очень важные для меня годы.

Александр Архангельский – литературовед, публицист, телеведущий, писатель, просветитель. Автор и ведущий программы «Тем временем» на телеканале «Культура». Финалист национальной литературной премии «Большая книга», профессор факультета медиакоммуникаций Высшей школы экономики. Автор книг о Пушкине и Александре I, романов «Цена отсечения», «Бюро проверки» и многих других.


image description
image description

— Вы читали курс истории русской литературы?

Не совсем, скорее курс цивилизации, курс понимания особенностей русской истории, того, как она устроена, как она складывалась и развивалась: история идей, история людей. Один курс посвящался теме империи в русской культуре, второй – идеям декабризма в русской истории, были и другие. Читалось это по-русски; один час уделялся тому, чтобы все тексты, которые мы будем разбирать на следующем занятии, со студентами заранее прочитывал ассистент. Не говоря уже о библиотеке: я приехал из только что распавшегося Советского Союза, и сама мысль о том, что университетский профессор может иметь ключ от библиотеки и приходить туда, даже когда в ней никого нет, по ночам или утром, казалась чем-то фантастическим. Библиотека была замечательная, Нива и его предшественник собирали ее очень тщательно, временами я в ней буквально жил. Тогда я писал книгу об Александре I, без этих возможностей ее бы просто не было.

«Это был момент, когда цензура отползала буквально с каждым месяцем, освобождая все новые и новые зоны и позволяя напечатать то, что было запрещено еще вчера.»

— Как вы познакомились с Жоржем Нива?

Бывают в жизни такие удачи – редкие, но частыми они быть и не могут: когда ты знакомишься с человеком сначала по делу, а потом оно перерастает в дружбу, и она становится судьбоносной. Я познакомился с ним, когда работал в журнале «Дружба народов» в годы перестройки. Это был момент, когда цензура отползала буквально с каждым месяцем, освобождая все новые и новые зоны и позволяя напечатать то, что было запрещено еще вчера. Случайным образом я знал книгу Жоржа Нива «О Солженицыне», переведенную Симоном Маркишем, и наобум написал ему с предложением опубликовать журнальный вариант. Тогда тираж «Дружбы народов» был около 1.5 миллионов экземпляров, и я не представляю себе автора, который отказался бы от такого количества читателей.

Мы стали готовить журнальный вариант, завязалась переписка; потом Нива прилетел в Москву, мы начали разговаривать, и вдруг оказалось, что, несмотря на разницу поколений, мы невероятно близки. Он – свободолюбивый европейский христианин, убежденный протестант, хотя и мог по семейной традиции быть католиком. Я – начинающий русский христианин, тоже свободолюбивый, и понимание того, что свобода и вера друг другу не противостоят, а культура – не зона табу или отказа от табу, а зона человеческой свободы, нас объединяло и рождало интерес друг к другу.

Потом я стал ездить в нему в Женеву, мы ходили гулять со студентами и без, Нива отлично ходил по горам, студенты с аспирантами чаще всего за ним не поспевали. Можно сказать, что Швейцарию он мне подарил, открыл на нее глаза; притом что он всегда критичен по отношению и к ней, и к России, и к родной Франции. Такая любовь – трезвая, ясная, с пониманием недостатков, но оттого ничуть не меньшая.

Жорж Нива, Женевский университет, 2018. (Georges Nivat, Université de Genève). (© UnivJeanMoulin Lyon3, YouTube)
Жорж Нива, Женевский университет, 2018. (Georges Nivat, Université de Genève). (© UnivJeanMoulin Lyon3, YouTube)

Потом я писал главы для его проектов, например, для «Истории русской литературы», которую они начинали вместе с Витторио Страда, умершим в этом году, и Ефимом Эткиндом: многотомное издание, по которому франкоговорящая Европа узнает историю русской словесности – от «Слова о законе и благодати» до дня сегодняшнего. Были и в России и совместные книжные проекты, и поездки: в тогдашнем Свердловске нас даже пытались ночью немножко порезать, но мы ускользнули, уболтав бандитов. Только открывались русские монастыри; для протестанта многочасовая служба – нечто, не самое близкое на свете, но Нива смиренно стоял, стараясь понять, как этот мир устроен.

«В общем, если хочешь знать, что такое русский интеллигент, поезжай в Савойские Альпы к Нива, а оттуда спустись с ним вместе в Женеву, и поймешь, кто такие русские интеллигенты и где они живут.»

Мы много говорили о его прошлом, о его учителе Пьере Паскале, непонятном мне и от этого не менее великом человеке, который стал основателем французской большевистской группы в Москве: был сначала членом французской военной миссии, потом остался в революционной России и попал в ловушку, затем смог уехать и уже в Париже защитил диссертацию о протопопе Аввакуме… Говорили о несостоявшемся браке Нива с дочерью Ольги Ивинской, за два дня до заключения которого его депортировали, о его участии в алжирской войне, притом что имперских взглядов у него не было: фантастическая жизнь! Ничуть не ослабевшая ясность мысли, ясность суждений, глубина. В общем, если хочешь знать, что такое русский интеллигент, поезжай в Савойские Альпы к Нива, а оттуда спустись с ним вместе в Женеву, и поймешь, кто такие русские интеллигенты и где они живут.

— Швейцария также связана с именем Герцена, героя одного из ваших фильмов. Как и почему вы его выбрали?

Швейцарскую часть его жизни мы как раз не затрагивали… В моей юности нас, несчастных советских людей, «перекормили» левым русским движением: нельзя было шагу ступить, чтобы не услышать про революционеров-демократов. Потом маятник пошел обратно, о них говорить перестали вообще. Хотя в том, что они делали, за редкими исключениями, была настоящая глубина: русская культура существует на полюсах, она не может жить только правым или только левым, она движима противоположно заряженной волной, такова и история русской мысли. И мы начали делать серию фильмов о полузабытых сегодня Белинском, Герцене, Короленко: я по взглядам не социалист, что не мешает мне понимать, как они стали социалистами, как складывались отношения того же Герцена с Западом.

Первая страница газеты Герцена и Огарёва "Колокол" №2. Вольная русская типография. Второе издание. (Общественное достояние)
Первая страница газеты Герцена и Огарёва «Колокол» №2. Вольная русская типография. Второе издание. (Общественное достояние)

«Но эти поражения обернулись его личной победой, без них не было бы «Былого и дум».

Запад для Герцена стал местом, где рухнули три его утопии: утопия счастливой и веселой революции – он приехал во Францию накануне событий 1848-49 гг., и его потрясла не столько кровавая составляющая революции, сколько бесполезность пролитой крови: кровь пролита, а Европа стала еще более консервативной, более жесткой. Вторая утопия – утопия свободной семьи, когда они в Ницце с женой пытались жить, переплетаясь семьями с другой семьей, решая таким образом половой вопрос, вопрос социальной справедливости в семье, что кончилось тоже катастрофой. Третья рухнувшая утопия – утопия свободной западно-русской печати, тотально противостоящей покинутому русскому миру.

Если смотреть на вещи трезво, Герцен был самым счастливым в тот короткий период, когда совпал с властью: когда началась политика гласности в эпоху раннего Александра II, когда сам государь был подписчиком его «Колокола» и «Полярной звезды», и потом вдруг оказалось, что это мирное, счастливое преображение чревато, с одной стороны, жесткой консервативной политикой верховной власти, с другой стороны, низовым террором. Расхождение Герцена с молодыми русскими террористами в лице Нечаева – еще одно из его разочарований, притом что вокруг него многие на это купились, Огарев был очарован следующим поколением свободолюбцев, а Герцен нет. Но эти поражения обернулись его личной победой, без них не было бы «Былого и дум».

«Не уверен, что новые поколения будут взахлеб читать «Былое и думы», но надо искать другие способы рассказа, другие способы доставки.»

— Вы сказали «полузабытый»: нас революционерами-демократами мучили уже меньше, на уроках литературы в школе мы Герцена не проходили, тем не менее среди моих читающих ровесников большинство «Былого и дум» не читало и не слишком стремится. Герцен до сих пор многими не воспринимается как выдающийся писатель, которого Толстой ставил на один уровень с самим собой, но вызывает немедленное отторжение.


image description
image description

Это так, и это несправедливо. Герцен боролся за справедливость, а каждый заслуживает того, за что боролся; справедливость он заслужил, и мы ему должны ее оказать. Не уверен, что новые поколения будут взахлеб читать «Былое и думы», но надо искать другие способы рассказа, другие способы доставки. Это необязательно документальное кино, это могут быть мультимедийные проекты. Когда говорят «Это всё не читается», дело в том, что ты не умеешь это подать, не умеешь приготовить.

— Обращаясь к аудитории, как вы себя позиционируете – филолог, телеведущий, литературовед, романист? Или точнее – просветитель?

Скорее, литератор. Хотя это давно уже не чистое литературоведение: нельзя уйти из науки и в нее вернуться, можно сохранить навыки научного мышления, навыки работы с материалом, но чистой наукой заниматься уже поздно. Да уже и не нужно. Был период моей жизни, когда появлялись книги, связанные с чисто филологическим знанием, но просветительские книги для меня интереснее и важнее. Телевизор, лекции, проза – это тоже слова. Я живу за счет слов, они мои кормильцы.

«А тогда еще не было Кавказа в составе России, поэтому имперская Россия начала отрабатывать горный пейзаж на швейцарском материале раньше.»

— Две лекции, которые вы будете читать, задуманы специально для Lemanika?

Свои лекции я не тиражирую без конца, но темы, над которыми я думаю, небесконечны. Например, тема образа Швейцарии в русской культуре – публично я об этом говорил один раз, и это была не лекция, а доклад в закрытой аудитории; тогда я начал глубже над этим размышлять, стал подбираться материал, но такой лекции я прежде не читал. Что касается другой темы, то однажды я рассказывал про «политических животных» в русской детской литературе, которая, изображая зверей, обращается к взрослым. Да никакую лекцию и невозможно повторить, ты всякий раз готовишься заново.

— Одна из лекций о том, как русская литература создавала свой швейцарский миф. А вправду, как? Почему именно Швейцария стала предметом особого мифа?

Не только она, конечно, есть свой образ и у Германии, и у Франции, но мы выбрали Швейцарию. Почему? Русские писатели и художники начали посещать Швейцарию еще тогда, когда Женева не знала, что она в Швейцарии, так что это наше обобщение, это мы говорим об области, где сегодня расположена Швейцария. А тогда еще не было Кавказа в составе России, поэтому имперская Россия начала отрабатывать горный пейзаж на швейцарском материале раньше. Так стал складываться комплекс литературно-художественных ассоциаций, который… а дальше я расскажу в своей лекции.

Александр Архангельский прочтет в клубе интеллектуального досуга Lemanika в Женеве две лекции.

«Идиллия сквозь революцию: как русская литература создавала свой швейцарский миф». Почему русские писатели с любовью и тревогой смотрели на Швейцарию, где за царством покоя прятался революционный взрыв?

«Детские сказки на взрослые темы»: мы не замечаем игры с темой революции в «Крокодиле», полемики с Троцким в «Мойдодыре», пародийных портретов богемы в «Золотом ключике»…

— Среди ваших героев наверняка будет и Солженицын с книгой «Ленин в Цюрихе»?

Да, причем ни один писатель, как и Солженицын, не сидит и не думает над тем, кто и что говорил до него о Швейцарии. Но поскольку тексты основные всеми читаются, эти комплексы переходят по наследству. Солженицын не думал над тем, как бы зафиксировать образ Швейцарии, но так получается, что он развивает тот же комплекс идей, который есть у всех, начиная с Карамзина.

«Или верят тому, что в «Мойдодыре» не было полемики с Троцким. Но мы-то знаем, как говорится.»

— Насколько верна точка зрения, согласно которой в образе Ленина Солженицын в большой степени изобразил самого себя?

Это вопрос одновременно и простой, и не имеющий ответа. Любой писатель так или иначе проецирует себя в своих персонажей, примеряет себя к чужим обстоятельствам и смотрит, что получится: единственный субъект, который находится в полной власти писателя, – он сам, правда? Поэтому Толстой проецирует в Наташу самого себя, Пушкин проглядывает и сквозь Онегина, и сквозь Татьяну, хоть это и полярные, казалось бы, образы. А в Джоконде проглядывает портрет самого Леонардо да Винчи, и ничего удивительного в этом нет.

— Другая тема, которую вы назвали, о «политических животных», кажется достойной фундаментального исследования; насколько она изучена?

Работы на эту тему, как и на любую, есть – подчас замечательные, но не выстроенные в систему. Есть большие научные дискуссии, например, книга замечательного киевского литературоведа Мирона Петровского «Книги нашего детства», где он разбирает в том числе «Золотой ключик», ищет и находит ключ к этим образам в русском модерне начала ХХ века, вплоть до отношений Блока, Белого, Менделеевой… И есть резко возражающая на это статья Елены Д. Толстой, вопрос в том, кто прав: мы попробуем об этом поговорить.


image description
image description

Есть отдельные работы о Чуковском, который так здорово заметал следы, что многие до сих пор верят его собственной легенде, по которой «Крокодил» написан в 1916 году, никак не связан с темой русской революции и что фамилия Васильчиков – случайное совпадение с генеральской фамилией. Или верят тому, что в «Мойдодыре» не было полемики с Троцким. Но мы-то знаем, как говорится.

«Воспроизводя в исковерканном виде еврейскую пятничную молитву, Лагин играл в эту игру вполне активно.»

— О ком, кроме Чуковского, пойдет речь?

Об Алексее Толстом, о Лазаре Лагине, у которого в «Старике Хоттабыче» тоже вполне взрослые игры присутствуют, о Николае Носове с тремя мирами, с тремя социальными утопиями, куда помещены герои «Незнайки»: «солнечный город» Кампанеллы, антиутопия «Незнайки на Луне», – все это не только детское, но и взрослое.

Александр Архангельский: «Культура – не зона табу или отказа от табу, а зона человеческой свободы»

— Если говорить о «Хоттабыче», то чем можно объяснить, кроме политической конъюнктуры, разночтения в разных изданиях «Старика Хоттабыча», сегодня выпускающихся на равных правах? Мы с сыном очень расстроились, купив книгу и не обнаружив там главы «Волька Костыльков – племянник Аллаха».

Там есть вещи легкообъяснимые и труднообъяснимые. Вторые относятся к сфере авторского произвола, первые связаны с внутренней цензурой: скажем, знаменитое заклинание «трах-тибидох-тибидох» до войны печаталось совершенно в другом виде – «лехододиликраскало». Воспроизводя в исковерканном виде еврейскую пятничную молитву, Лагин играл в эту игру вполне активно. Достаточно сказать, что площадь Омара ибн-Хаттаба есть в Старом городе в Иерусалиме.

Но после войны, когда на радио стали записывать детские спектакли, уже никаких еврейских молитв в разгар борьбы с космополитизмом быть не могло. Где грань между цензурными переделками и теми, что определены авторской волей, мы до конца не знаем. А вот про Чуковского примерно можем догадаться: вплоть до ХХ съезда почему-то ни он, ни сосед его Казакевич не вспоминали про сталинские усы в связи с «Тараканищем». А тут вдруг вспомнили.

«Но я бы дал и третье объяснение: людям хочется, с одной стороны, получить, а с другой стороны, вживую обсудить новое знание.» 

— Каковы причины расцвета лекториев сегодня? В том ли дело, что у общества возрастает потребность в полноценном знании, полученном от профессионала – в противовес полупрофессиональному знанию, которым полон интернет? Или в том, что, как сказал в ответ на этот вопрос Антон Долин, «профессиональное образование в современном мире не гарантирует ничего, и каждый доверяет тому, кого считает авторитетом персонально для себя»?

Я согласен с Антоном Долиным, тем более что в интернете есть вполне себе проверенные места, например, «Арзамас» или «Постнаука», где можно найти популярное и в то же время качественное знание. Но я бы дал и третье объяснение: людям хочется, с одной стороны, получить, а с другой стороны, вживую обсудить новое знание. Хочется поговорить о важном, в том числе о том, в чем ты сам не являешься специалистом. Окружающий нас мир требует от человека какой-то одной функции: один хорошо работает в офисе, другой прекрасно ведет бизнес, третья знает, как быть замечательной няней, четвертая пишет статьи про моду. А хочется выйти за пределы своей ниши и не попасть в зону абсолютного дилетантизма, разговаривать о важном, но не на узкопрофессиональном языке.

«Мне кажется, сегодня объединение идет вокруг языка, вокруг национального способа мыслить, выраженного в языке.»

— Лекторий Lemanika в Женеве – чем он может быть привлекателен для слушателей, каковы его перспективы?

Для всякого поколения в эмиграции – я и о тех, кто уехал навсегда, и о тех, кто уехал на время – встает вопрос, вокруг чего объединять свою идентичность. У первого поколения эмиграции это была русская церковь, не случайно многие из них открыли в себе религиозные корни, уехав атеистами: так нашелся не только выход из смысловых тупиков, но и форма национальной принадлежности за пределами утраченной родины. Мне кажется, сегодня объединение идет вокруг языка, вокруг национального способа мыслить, выраженного в языке. Плюс общемировые тренды: просветительские тренды, тренды выхода из своей области в зону общения по важным поводам.

Мы редко про это говорим, но почти половина носителей языка живет за пределами России; такая ситуация есть, по-моему, только у армян, выстроивших на этом огромную культурную политику. А мы либо об этом молчим, либо политизируем, описывая русский мир «единым во всех проявлениях», но забывая, что есть в широком смысле слова русское общество за пределами России. Которое очень успешно и разрушает все стереотипы вокруг того, что успех – это будто бы «не наше», а у нас такой путь, на котором никогда ничего не было и не будет. И вдруг выясняется, что, как только убираются институциональные барьеры в виде внутренних препятствий, русский человек везде успешен, от Латинской Америки до Европы, от США до Австралии. Не мешайте ему, и всё получится.

#

Беседовал Илья Овчинников

Илья Овчинников

Иллюстрации:

Титульное фото и афиша предоставлены Lemanika.com

Жорж Нива, Женевский университет, 2018. (Georges Nivat, Université de Genève). (© UnivJeanMoulin Lyon3, YouTube)

Первая страница газеты Герцена и Огарёва «Колокол» №2. Вольная русская типография. Второе издание. (Общественное достояние)

 

Лекции клуба Lemanika проходят в зале Fonction: Cinema — Maison des Arts du Grütli (rue Général-Dufour 16, 1204 Genève). Дополнительная информация и прямые ссылки для приобретения билетов на лекции и онлайн трансляции на сайте лектория Lemanika.com.

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику