«Броуновское движение» романтика Сергея Хазанова

«Броуновское движение» романтика Сергея Хазанова

«Броуновское движение» / «Brownian Motion» - сборник стихов нашего читателя и автора, писателя и ученого из Женевы Сергея Хазанова. Швейцарец советского происхождения, он сочиняет стихи на русском языке, прозу на французском и английском и в течение 20 лет преподает математику и теорию познания в Международной школе Женевы. Печатался как журналист в «Le Temps».

Корреспондент Сергей Певцов специально для schwingen.net побеседовал с автором книжной новинки.

— «Броуновское движение» издано с английским подстрочником. Зачем у книги двуязычный формат? И почему не художественный перевод стихов, а буквальный?

Это выбор издателя. Может быть, потому, что англоязычный рынок сбыта весьма обширен. Во-вторых, по-моему, поэзия непереводима, а подстрочник дает хотя бы приблизительное представление об оригинале. Тем более, что в современной англоязычной поэзии рифмы практически нет, господствует белый стих, и часто переводы «варварской и архаичной», на западноевропейский вкус, рифмованной поэзии выглядят довольно неуклюже.

— Стихи каких времен и мест вошли в новую книгу?

Это сборник стихотворений, написанных мною после переезда в Швейцарию, но в самых разных местах. За треть века посчастливилось немало помотаться по свету. Отсюда и название книги. Судьба складывалась по такой примерно схеме – шатания, изгнание, встречи и вновь разлуки.

— А чем Вы занимались в России?

Я учился в московской английской спецшколе, мечтал стать дипломатом и писателем, так сказать, пойти по следам Тютчева. Однако мне вовремя дали понять, что, вопреки отличным оценкам и рекомендациям, МГИМО (Московский государственный институт международных отношений) мне осчастливить не удастся, «говорят, что за графу не пустили пятую». То есть, с моим еврейским счастьем надо было искать другую «шапку».

Математика мне всегда давалась легко, и, рискуя упустить счастливый шанс послужить в доблестной Советской армии, «от тайги до британских морей», я уже приготовился протирать штаны в каком-нибудь заборостроительном храме науки. Но на мехмате МГУ (механико-математический факультете Московского государственного университета) экзамены проводились на месяц раньше, чем в других вузах, я сдуру решил попробовать и сдуру же поступил.


image description
image description

Неожиданно понравилось. С пристрастием изучал в университете математику и перевод с английского, увлекся наукой, был вопреки советским правилам хорошего тона взят в аспирантуру мехмата, защитил диссертацию и затем в течение 13 лет занимался исследовательской работой в одном солидном НИИНИОЧЕМ.

— Сочиняли с детства?

Писал лет с пяти, в основном стихи. Печататься стал в конце аспирантуры, с целью впечатлить одну фемину. Ну и пошло-покатилось – большей частью в стиле иронической прозы, которая тогдашним изданиям пришлась ко времени и к месту. Так и совмещал математику и писательство, выпустил в Советском Союзе четыре книги, а в разгаре Перестройки и вовсе стал сотрудником легендарного «Крокодила», опять же «вопреки всем советским нормам».

В кругу приятелей, друзей, неисправимых романтиков. (Фото из архива Сергея Хазанова).
В кругу приятелей, друзей, неисправимых романтиков. (Фото из архива Сергея Хазанова).

— А как оказались в Швейцарии?

В 1989 году, еще до падения Берлинской стены, мы впятером – я, жена, сын, дочь и наш черный пудель – выехали из СССР по частному приглашению одной случайной знакомой, женевской журналистки. Эта добрая душа, увидев сложности нашего бытия из-за моих хулиганских публикаций в «Крокодиле», пригласила нас якобы в гости, чтобы затем мы перебрались искать свое счастье в городе Желтого Дьявола.

— Получилось?

Остановившись у нашей знакомой в Женеве, мы искали пути, чтобы переправиться в Штаты. Но тут нам неожиданно предложили бросить якорь в Швейцарии.

— Предложение, от которого невозможно отказаться?

Тогда это показалось невероятным везением – нам дали легальные документы, меня сразу же пригласили работать в Федеральную политехническую школу Лозанны (École polytechnique fédérale de Lausanne — EPFL). Языковой барьер не был так уж страшен – я владел английским, дети – французским. Да и вообще само слово «Швейцария» в то время звучало как запретный плод.

— И каким этот плод оказался на вкус — сладким?

Не всегда, ибо Швейцария, в отличие от Штатов, Австралии или Канады, все же не страна эмиграции, в особенности из России. Нам, первым иммигрантам российской новейшей волны, буквально все приходилось строить на ровном месте. Дети же интегрировались быстрее, хотя и стали гораздо прагматичнее. Например, следуя примеру местных сверстников, они теперь читали только то, что требовала программа швейцарской школы, без всяких там «лирических отступлений» в духе русской романтики.

— А сколько у Вас детей, если не секрет?

У меня шестеро наследников, в возрасте от 11 лет до 41 года.

— В Стране Советов обласканные властью «бойцы литературного фронта» жили припеваючи, а неугодные попадали в психбольницы и тюрьмы. А комфортно ли быть литератором в Швейцарии?

Совсем нет. Рынок маленький, тиражи тоже. Все мои знакомые швейцарские литераторы зарабатывают тем, что преподают язык в школе или трудятся журналистами в местных газетах. И, конечно, никакого особенного престижа. Здесь пишут прежде всего для самовыражения.

— И где лучше — там или здесь?

Вопрос риторический. Как говорилось в СССР и, как мне кажется, это актуально всегда и всюду: «там хорошо, где нар нет».

Иммигранты пишут книжки, чтобы интегрироваться на новой родине? (Фото из архива Сергея Хазанова).
Иммигранты пишут книжки, чтобы интегрироваться на новой родине? (Фото из архива Сергея Хазанова).

— В Швейцарии Вы стали писать по-французски, в частности опубликовали романы «Lettres russes» и «En déshérence». Почему?


image description
image description

Наверное, хотелось интегрироваться, завоевать местного читателя, «прославиться» на новом ПМЖ. Да и русскоязычной публике темы мои тогдашние, наверное, были бы не очень интересны.

— Французский учили уже в Швейцарии?

Да, в EPFL я работал на чисто «парижской» кафедре. Перед первым моим занятием со студентами мой директор, профессор Huet, этакий классический француз, ну просто клише, поставил мне условие — ни слова на английском. То есть полное языковое погружение.

— Погружение? И как дышалось?

Вначале было очень трудно. Через три месяца заговорил, через год начал писать на французском.

— Стихи сочиняются легко, тоже на французском?

Стихи приходят на русском языке, на «mother tongue». Это нечто иррациональное, случающееся часто после сильных переживаний. Эдакая аутопсихотерапия.

— А кто Ваши любимые писатели?

Вопрос на засыпку. Наверное, Иосиф Флавий, Гарсиа Маркес, Юрий Трифонов и Эдуард Лимонов.

— Ну и «букет». А как Вы думаете, кто Ваши читатели?

Судя по моим друзьям, письмам и откликам, скорее всего, «совки» среднего возраста, а также провинциальные российские интеллигенты.

— Над чем трудитесь сейчас?

Над английским и французским романами о судьбе моего поколения, моих сверстников, разлетевшихся по миру после Перестройки. Вроде семейной саги. Стихи тоже пока приходят, тьфу-тьфу. Ну и регулярно выступаю с моим шоу «Поэзия и Математика», где читаю стихи и попутно предлагаю уважаемой публике проверить смекалку, решая занимательные математические задачки.

#

— Где можно найти Вашу новую книгу?

Повсюду. Например, на https://web.archive.org/web/20171027015545/https://www.dodax.es/.

Книгу стихов Сергея Хазанова можно купить на amazon.de и других сайтах.
Книгу стихов Сергея Хазанова можно купить на amazon.de и других сайтах.

— Дополним прозу поэзией?

Разумеется. Например, в 2009 году группа немногочисленных бывших советских граждан, которые почти одновременно со мной приехали осчастливить Гельвецию, отмечала 20 лет жизни под швейцарским небом. Меня попросили запечатлеть это блистательное событие для истории человечества.

20 лет в Швейцарии

Двадцать лет, отнюдь не мушкетеры,
Мы боролись на своих двоих
За луга альпийские и горы,
Прописаться чтобы среди них.

Поменяв одежду, кожу, имя,
Поперек судьбы и колеи,
Для своих в итоге став чужими,
Для чужих не выбившись в свои.

А когда подступит к горлу старость,
Вывернуть карманом жизнь свою.
Глянь, кукушка, сколько нам осталось
Пировать у бездны на краю?

Звездочеты, пахари и воры
Скучены у времени в гостях…
А спасибо нам за эти горы
Скажут дети, двадцать лет спустя.

А это стихотворение создано в Женеве в минувшем году.

Чушь

Кого я призову в последний миг
Счета сводить иль попросту обняться?
Потухла рампа, гул подмостков стих,
И я схожу со сцены, чтоб остаться.

Останутся семья, друзья, враги,
Ученики, плоды трудов научных,
И если повезет, две-три строки,
Естественно, совсем не самых лучших.

Но пропадут: влюбленность школьных лет,
И липкий страх шпаною быть избитым,
Мехмата МГУ отцовский свет,
Разборки у семейного корыта,

Сестры потеря, вслед за ней отца,
Детей приход, читателей признанье,
И опыт горький, как вода с лица,
И с Родиной как с юностью прощанье,

И этот сплав судьбы, воды, огня,
И страсти эмигрантской одиссеи,
Другая жизнь, семья и колея,
Другие годы, что бегут быстрее.

Все сгинет: что нахапал, что раздал,
Что заработал, получил как милость,
И та слепая ночь, глаза в глаза –
Все то, что описать не получилось.

Ах если б к детям пара строк моих
Проникла чудом в уши, в души, в двери!..
И даже к старшим, от подруг былых…
Такая чушь, но как приятно верить.

— Спасибо, Сергей, «за эти горы» и за интересное интервью. Здоровья Вам и удачи!

И Вам!

Текст: Сергей Певцов и Сергей Хазанов (Serge Hazanov)

Сергей Хазанов
Сергей Хазанов недавно публиковал (посмотреть все)

Фотографии предоставлены автором

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику