Россия и Польша. Героини режиссера Павликовского
Искусство, Общество

Россия и Польша. Героини режиссера Павликовского

Идея написать о польском режиссёре Павле Павликовском возникла на кинофестивале в Цюрихе, после просмотра его новой ленты «Холодная война», отмеченной премией Каннского фестиваля за лучшую режиссуру.

Дело не в премии. Да и можно ли называть режиссёра, который с 14-летнего возраста живет в Англии, польским режиссёром только потому, что тематика двух его последних фильмов связана с Польшей, и что в них заняты польские актёры? Вопрос заковырист.

Вы уже посмотрели «Иду?»

Дело в другом. Вот уже пару лет мне не даёт покоя предыдущий фильм Павликовского «Ида», кстати, тоже получивший «Оскара» как лучший неамериканский фильм.

Дошло до того, что почти каждый разговор с моими, часто далёкими от кино друзьями в России, Израиле, США, я стал начинать с приказа: «Как, Вы не видели фильм «Ида»? Вы должны непременно его посмотреть!»

Примерно через месяц приказ переходил в вопрос: «Вы уже посмотрели «Иду?» — и, если спрашиваемый в ответ рассыпался в восторгах, я неторопливо вытягивался на раскладушке мелкого самодовольства: «Я же вам говорил!»

Людей, которым фильм «Ида» не понравился, я не встречал.

Задача написать статью о художнике, а не просто отделаться ни к чему не обязывающим эмоциональным комментарием, хороша ещё тем, что заставляет пишущего более внимательно отнестись не только к творчеству того, о ком он пишет, но и к его личности, тем более, что сегодня для этого не надо даже выходить из дому: достаточно послюнявить указательный палец и полистать интернет.


image description
image description

Уже чтение безобидных, на первый взгляд, зачастую поверхностных статей в Википедии, посвящённых Павликовскому, написанных различными авторами на разных языках, оказывается поучительным и подсказывает ответы на многие вопросы.

 

 

YouTube, утоляющий наше первое зрительское любопытство пищей самого разного качества, тоже тут как тут. Иногда, правда, можно здорово влипнуть, доверившись этому всеядному монстру зрелищ и видео информации; бдительность необходима, но возможность посмотреть три документальных фильма Павликовского в данном случае оправдывает риск.

Первый вопрос

Можно ли называть польским режиссёра, уехавшего в 1971 году 14-летним подростком с матерью из Польши, сначала в Германию, затем в Италию, а вскоре и в Англию, где уже в 80-х он достигнет известности как документалист, работающий в основном для BBC, и чьи фильмы будут отмечены многочисленными призами как в Великобритании, так и за её пределами.

Казалось бы, ответ ясен — нет, нельзя.

Тем более, что как по вхождению в игровое кино из документального, так и по стилю, сдержанному и чуждому любого пафоса (национального, морального, религиозного), работы Павликовского скорее заставляют подумать о работах мастеров «Новой волны» французского кино, нежели о наряженных национально значимых полотнах Анджея Вайды, или в прекрасном смысле высокоморальных фильмах моего любимого Кисловского.

Вопрос номер два

Является ли Павликовский евреем? Этим вопросом (открыто) задаётся польская Википедия в статье, посвящённой Павликовскому. Там же находим ответ: нет! Да его отец, известный в Польше врач, записан евреем; да, его бабушка по отцовской линии была замучена в Освенциме; но мать Павликовского значится не «жидовкой», а католичкой, и сына она воспитала в этом («правильном». — Добавление моё.) смысле.

Я прошу у читателя прощения за этот рискованный, чуть ли не «расистский» пассаж. Увы, он важен. Важен в связи с проблематикой, поднятой режиссёром в его фильме «Ида», где идёт речь о неизбежной взаимосвязи жертв и палачей (в данном контексте разговор о польских евреях и этнических поляках) и последствиях этой взаимосвязи, с которыми столкнулась сразу после Второй мировой войны разорённая дотла страна.

Довольно долгий период говорить на эту тему в Польше было нельзя, или только вполголоса, с многочисленными оговорками (вспомните гениальный вайдовский «Пепел и алмаз», фильм, который Павликовский прямо или косвенно цитирует в своей «Иде»).

Недавняя жёсткая реакция польского сейма на обвинение международной общественностью поляков в уничтожении в последние месяцы немецкой оккупации выжившего в войне еврейского населения показывает, что рана не затянулась и по сей день. В тоже время тема участия занимавших высокие правительственные посты евреев-коммунистов в сталинских чистках, нередко заканчивавшихся расстрелом «врагов народа», насколько мне известно, до фильма «Ида» открыто не обсуждалась.

Россия и Польша. Героини режиссера Павликовского

В этом свете дифференцированный подход Павликовского к освещению тематики взаимоотношения поляков и евреев как в последние годы войны, так и в послевоенной Польше, приобретает особую остроту и важность. Его отстранённый (отнюдь не безразличный) взгляд на эту трагедию позволяет нам почувствовать ее гораздо сильнее, нежели огульные и отчасти несправедливые обвинения как той, так и другой стороны.

«А мы ведь евреев не убивали»

Сделанный более полувека спустя после описываемых в нем событий, этот фильм очень важен и для русского зрителя с его непростым отношением к Польше и к полякам.


image description
image description

В сегодняшней России не часто приходится услышать комментарий, касающийся массового убийства российским НКВД польских офицеров в Катыни, тогда как замечание типа: «Нас русских часто упрекают то в национализме, то в шовинизме, а мы ведь евреев не уничтожали, как это делали поляки», — мне в последнее время приходилось слышать не раз.

При этом говорившие ссылались на широко разрекламированный в российской прессе спектакль по пьесе Тадеуша Слободзянека  «Наш класс», где отражаются события, случившиеся в польском местечке Едвабне, когда польские крестьяне в конце войны участвовали в убийстве евреев.

К этой очень болезненной теме я ещё вернусь, а сейчас мне хочется задать третий очень немаловажный вопрос, связанный с творчеством Павликовского: имеет ли его творчество какое-либо отношение к России и, если — да, то какое?

Третий вопрос

То, что непрямое отношение есть, можно, слегка поднапрягшись, самим вывести из того, что польское послевоенное кино (кино Вайды, Кавалеровича, Занусси, Кисловского, список продолжаем) стало практически неотъемлемой частью советского, а затем и российского киномира.

Оказывается, фильмы английского поляка имеют не только косвенное, но и самое прямое отношение к России: первые десять лет своей деятельности Павликовский снимает для BBC документальное, в широком смысле слова, кино в России и о России, причём на темы, которые более только российскими быть не могут.

Среди этих, многократно премированных, работ и фильм «Москва – Петушки» (с участием Вениамина Ерофеева), и «Путешествие Достоевского» (фильм о прямом потомке Достоевского, исколесившего Германию в поисках автомобиля марки «Мерседес»), и «Путешествие с Жириновским», который признан лучшим английским документальным фильмом года.

Помимо этого, в девяностые годы Павликовский снимет фильм о войне в Боснии «Сербский эпос». Участие в этой картине Радована Караджича принесёт ленте скандальную известность.

С Россией же будет связан и переход режиссёра от документального к художественному кино: в 98-ом году Павликовский снимает в Москве свою первую художественную картину «Стрингер» (о стрингере из команды Жириновского) с участием Бодрова младшего.

За этой неудачей следует в каком-то широком смысле автобиографический, очень успешный фильм «Последнее пристанище» (это история матери, уезжающей с сыном подростком из России (не из Польши!) в Англию и вынужденную там просить политического убежища).

И только в начале двухтысячных Павликовский сделает свой первый английский художественный фильм «Summer of my love». Тоже очень успешный.

Изо всех упомянутых выше работ режиссёра отдельно затрону важный, как мне кажется, для его дальнейшего творчества фильм «Москва-Петушки».

Можно с уверенностью сказать, что за последние двадцать пять лет ни одно, хоть сколько-то себя уважающее отделение славистики в Европе не обошлось без полугодового семинара по проработке этого и впрямь эпохального произведения послевоенной русской литературы.

Особый (кардинально отличный от западного) миф вокруг повести Вениамина Ерофеева утвердился в России.

Чего только не приходилось выслушивать в связи с этой коротенькой повестью. Тут и ключ к мифической русской душе, и новый апокриф («Евангелие от Венечки»), и постмодернистский нарратив, и многое другое.

Сухо и лаконично, без какой бы то ни было патетики и надрывного пафоса, фильм Павликовского разрушает оба мифа вокруг этой коротенькой, но такой ёмкой повести «Москва-Петушки»: как слезливый, истерический русский, так и мертворождённый заумный (иногда исполненный фальшивого прекраснодушия) западный.

С хирургической точностью и беспристрастием отслеживая в своём черно-белом кинодокументе маршрут, предложенный автором повести, маршрут как в его реальной, так и в его духовной протяжённости, не рассыпаясь в липучих похвалах и не создавая сложных конструкций, не унижая вовлечённых в действо живых людей, передавая слово, чем ближе мы к концу фильма, тем чаще, автору повести — Вениамину Ерофееву, лишившемуся голоса и говорящего, как зомби, лишь с помощью трубки, — режиссёр достигает поразительного эффекта – он, воссоздаёт (насколько это вообще возможно) киноэквивалент повести.


image description
image description

Так же, как и после прочтения книги, после просмотра фильма «Москва-Петушки» – хочется просто помолчать.

И ещё. В этой «юношеской» работе режиссёра, в этом его документальном, не художественном (кто возьмётся точно определить отличие) фильме проявятся основные черты Павликовского-художника: ненависть к любого рода мифологии, презрение к идеологическим завываниям, умение называть вещи своими именами, не тыкая в них пальцем, предельная честность в первую очередь перед самим собой, и его одержимость в желании довести своё «исследование», чего бы оно не стоило, до последней, пусть и трагической метки, за которой — что?

Какое кино делает Павликовский?

Можно ли считать кино Павликовского польским, ведь он так рано покинул страну, в которой родился? Не говорят же о Романе Поланском, что он польский кинематографист (хотя всегда упоминают о польском происхождении режиссёра), а ведь он не только покинул Польшу в значительно более зрелом возрасте, но и успел до этого поучиться в знаменитой киношколе в Лодзи и снять в Польше два фильма.

Роман Поланский — это особый случай, хотя, говоря о польских кинематографистах, прославившихся за границей, можно ещё упомянуть Жулавскoго (Франция) и Боровчика (Англия).

Россия и Польша. Героини режиссера Павликовского

Что до кино, которое делает Павел Павликовский, думаю, что как перечисленные мною выше отличительные черты его творчества, так и тот факт, что сняв свои первые художественные фильмы на русском, затем сделав два фильма на английском, режиссёр возвращается в своих последних работах в Польшу своего детства и снимает фильмы на польском языке, мне кажется позволяет утвердительно ответить на этот вопрос.

Кстати, если уж зашла речь о Поланском, его захватывающие космополитические фильмы русскому зрителю куда легче любить, чем принять и «сделать своим» чёрно-белое, по большей части, кино Павликовского с его неброской трагической и неудобоваримой правдой.

Сказал неброской, а хотел сказать — молчаливой, скупой, правдой.

Музыка как метаязык

В фильмах Павликовского говорят мало, больше пьют или молчат, и только изредка герои, как бы нехотя, роняют слова. За них говорят жесты, движения, поступки. Говорит, никогда не служащая нейтральным фоном, или подчинённая делу «наращивания» эмоций, музыка.

Музыка у Павликовского играет роль метаязыка. Звучащие с экрана песни в исполнении Эдит Пиаф, Шарля Азнавура или Жульетт Греко немедленно погружают зрителя в атмосферу Парижа конца пятидесятых-начала шестидесятых годов. Джаз в опустевшем предутреннем ресторане («Ида») отсылает нас к ранним фильмам Вайды («Невинные чародеи», «Пепел и алмаз»), опосредствованно воссоздавая дух Польши того времени.

Грозно звучащие аккорды из моцартовского «Юпитера» — мелодия, сопровождающая и Дона Жуана в ад, предваряющие самоубийство трагически преступной женщины-прокурора в «Иде», переходят в небесную мелодию сулящего нам гармонию божественного Баха: пройдя все круги земной жизни, героиня «Иды» возвращается в монастырь, теперь уже готовая к принятию обета.

Особую, в чем-то болезненно-неприятную для российского зрителя, роль в фильмах Павликовского играет советская лёгкая музыка. При этом режиссёр выбирает мелодии, ну прямо-таки, самые–самые: самые задушевные, самые известные, самые красивые и любимые народом послевоенные песни льются с экрана.

 

 

Тут и Дунаевский, тут и Блантер, тут и Фельцман. В фильмах Павликовского эти песни воспринимаются как музыка победителей, музыка ненавистных оккупантов, о которых впрямую ничего не говорится — а зачем? Все и так ясно.

То, что «нашу Катюшу» (под которую российские старики и старухи все ещё тайком вытирают слезы) многие готовы поставить почти на одну доску с фашистским (тоже объективно красивым) маршем, приятного, согласитесь, мало.

Расчёт режиссёра подчинить эмоцию выполнению поставленной художественной задачи удаётся – в своей первой профессии Павликовский был не только славистом, но и философом. Наиболее заметно (и действенно) это «дьявольское» сплетение немыслимо, до пошлости, красивой музыки с как бы олицетворяемой ею враждебной героям и их чувству средой – в его последнем фильме «Холодная война».

Немаловажная деталь: главного противника социалистической системы во времена холодной войны USA — мы, воспринимаем лишь посредством музыки. Если Польша пятидесятых-шестидесятых — это народная музыка, «Интернационал», «Катюша», Дунаевский и сталинские гимны, то Америка в Париже вездесуща в виде джаза и Jailhous Rock.

О киноязыке Павликовского можно говорить долго. И говорить не только о звуковом или зрительном рядах его фильмов, или о применяемых режиссёром технических приёмах.

Можно, к примеру задаться вопросом, почему режиссёр возвращается в своих последних фильмах к черно-белому экрану. Или чем объяснить выбор им квадратного «неудобного» формата в «Холодной войне», формата, создающего ощущение подсматривания за героями: не то сквозь щель в сложенных лесенкой пальцах, не то сквозь окно, не то в заржавевшую замочную скважину времени.

Не менее захватывающа кинополемика, диалог, который он ведёт с другими польскими режиссёрами. О «Пепле и алмазе» мы уже упомянули, когда смотришь «Иду» нельзя не вспомнить столь нашумевший в свое время фильм Кавалеровича «Мать Иоанна от ангелов».

Героини Павликовского

И все же, мне кажется, самым характерным для кино Павликовского являются героини его фильмов, именно героини, а не герои. Мужские персонажи, если отвлечься от документального кино, играют у Павликовского явно подчинённую роль.

А каждая из героинь настолько ярка и самобытна, настолько подчиняет себе действие всего фильма, настолько его «несёт», превращая черно-белый фильм в цветной, и в то же время абсолютно узнаваема, что мы уже после трех-четырех лент можем говорить «о женщинах» Павликовского, как мы говорим «о женщинах» Цукера, Фасбиндера, Альмодовара, Годара, Феллини или «о женщинах» Антониони.

Они очень разные — эти женщины, как различны и фильмы, героинями которых они являются.

В «Summer of my love» — это необразованная девушка-сирота, Мона, воспитываемая фанатично религиозным братом, из умирающего постиндустриального английского городка. История в чем-то типичная для английского искусства – о том, как богатый и скучающий отпрыск (в данном случае отпрыск — молодая капризная женщина) использует случайную и якобы ничтожную жертву для реализации своих капризов — не слишком оригинальна.


image description
image description

Но то, с какой жизненной силой, с какой брызжущей во все стороны энергией, с каким самоутверждением Мона из безымянной жертвы превращается в сильную, гордую, идущую до конца во всем, что она предпринимает, — поразительно. Недаром после этого фильма (кстати, цветного) в Англии заговорили о самом интересном молодом режиссёре.

В «Иде» — это молчаливая послушница, накануне принятия ею монашеского обета. «Господи, я ещё не готова», — мысль, которую она то ли шепчет, то ли эта мысль проносится в голове у молодой женщины. Внезапно механическая монотонность жизни в монастыре для Иды прерывается. Ход событий взорван – девушка узнает о своём еврейском происхождении, о смерти родителей, убитых, по всей видимости, польскими крестьянами из меркантильных соображений.

В сопровождении тётки-прокурора, озлобленной и циничной женщины-алкоголички из столицы, на чьей совести жизнь не одного «врага народа» (можно себе представить, что это были за враги), девушка пускается в поиски места захоронения родных. Пройдя за очень короткое время по кругам неведомой ей дотоле страшной, трагичной и прекрасной «живой» жизни, Ида (после похорон покончившей с собой тёти) возвращается в монастырь.

В течение всего фильма героиня произносит практически всего лишь несколько слов. Лишь по её глазам мы можем догадаться о том, какие противоречивые чувства она испытывает. Виновные в смерти ее родителей найдены. Но можем ли мы говорить о вине? Кто и в чем виноват?

Своим возвращением в монастырь Ида как бы принимает общую коллективную вину на себя. Искупление и покаяние. И опять героиня Павликовского не сворачивает с пути, опять она идёт до конца: «Я готова, Господи».

Россия и Польша. Героини режиссера Павликовского

Героиня последнего на сегодня фильма Павликовского «Холодная война» появляется на несколько минут во второй части фильма «Ида»: это эстрадная певица в небольшом ансамбле, в котором играет на саксофоне случайный и минутный дружок Иды. Что это было: случайность или дальний прицел?

Кто она — таинственная блондинка Зула с обжигающим взглядом и удивительным голосом? Умеющая постоять за себя женщина? Посягнувшему на ее честь отцу она, не задумываясь, втыкает в грудь нож, за что расплачивается несколькими годами тюрьмы. Амбициозная провинциалка, знающая себе и своему певческому дару цену? Расчётливая карьеристка, ради успеха шпионящая за своим любимым?

Образ не укладывается ни в какую схему, не подчиняется никаким правилам. Все в ней и так, и не так, все чудовищно, и все в ней прекрасно. В такую женщину влюбляешься раз и навсегда, и избавить от этого креста может только смерть. L’ amour fou. Как же, а любит ли она? Да и как?

Этому безумию любви нет места ни в поганом задрипанном социалистическом обществе, ни в якобы свободном мире — нигде. Ромео и Джульетта холодной войны. Чума на ваши оба дома! Трагедия заканчивается так, как и должна закончиться трагедия Шекспира – смертью.

Моя польская полка

Пересматривая фильм по истечении некоторого срока, мы иногда удивляемся нашему первоначальному восторгу, не понимаем ни самих себя, ни своей тогдашней реакции на него. Иногда же наша первоначальная оценка выдерживает испытание временем, хотя и несколько видоизменяется, пополняется критическими замечаниями; безоговорочная первоначальная любовь теряет свой ореол, тускнеет, хотя не исчезает.

После второго, третьего просмотра «Иды» и «Зимней войны» (для себя я продолжаю называть фильм «Ромео и Джульетта холодной войны») мои чувства не претерпели никакого изменения. Тот же мороз по коже после «Иды», та же детская восторженность и преклонение перед героиней, которой все прощаешь в «Холодной войне», та же благодарность режиссёру, в которого я верю, и чьих новых фильмов жду.

Моя польская «полка» пополнилась: Вайда, Мунк, Кисловский, Павликовский.

#

Текст: Керим Волковыский

Керим Волковыский

В качестве изображений использованы кадры из кинофильмов Павла Павликовского «Ида» и «Холодная война», а также материалы ресурса YouTube.

«Ида» (2013), Павел Павликовский – Трейлер (Московский еврейский кинофестиваль)

«Холодная война» (2018), Павел Павликовский – Трейлер (Официальные трейлеры)

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику