Александр Хургин. Мемуарные байки: ДГИ и его окрестности
Schwingen.net публикует восемь рассказов Александра Хургина из цикла «Мемуарные байки».
Дружба народов
За то, что я с первого раза поступил, родители, в качестве поощрения, дали мне сто рублей, и я поехал на неделю в Алушту. На пляже ко мне подошли двое кавказцев. Заговорили по-своему. Я говорю:
— Не понимаю.
— Ты откуда? — спросили они уже по-русски.
— Из Днепропетровска.
— Думаешь, если живешь не в Армении, можно забывать родной язык? — говорят. — Ты же армянин.
— Нет, — говорю, — не армянин.
Они подозрительно на меня посмотрели и говорят:
— Ну хоть мама у тебя армянка?
— Не армянка (я сразу вспомнил мамин разговор с цыганкой в Антраците).
Тут они стали на меня наступать с серьезными намерениями. В смысле — собираясь побить. Но я вовремя сориентировался, так как не люблю, когда меня бьют:
— Подождите, — говорю, — я вам завтра паспорт принесу.
Завтра прихожу на пляж с паспортом. Как идиот. Они подходят. Смотрят в паспорт, читают «еврей» и говорят:
— Ну хоть не русский.
Рублей 80 я привез обратно. Они мне не дали их потратить — так мы подружились.
Это было первое мое столкновение с плохим отношением кавказцев к русским. Видимо, о существовании путинных, дугиных и прочей шовинистической швали они знали уже тогда, во времена всеобщего братства и дружбы народов.
От пяти институтских лет, с 69-го по74-й, в памяти осталось что-то вроде пунктира.
Экцентриситет
Накануне контрольной в общежитие пришёл математик – старший преподаватель Василь Кириллыч Заградский (стэпрэ Заградский) и попросил помочь втащить купленное дочери пианино на четвертый этаж. Все претенденты на двойку бросились математику помогать. Естественно, в корыстных целях. Втащили. Математик поблагодарил и сказал старосте Исаеву, чтобы тот составил список тружеников.
Назавтра все они получили по честно заработанной двойке.
Математик преданно любил свой предмет, и никакое пианино не могло изменить его отношения к нему.
А почему у Василия Кирилловича Заградского не было руки и почему по утрам он не мог выговорить слово «эксцентриситет», будучи всегда крепко после вчерашнего, я понял гораздо позже. Повзрослев.
Игорь Закохайло какое-то время жил на уголке. То есть снимал комнату на троих у одинокой тётки, поблизости от института. В комнате жили два студента-горняка и один медик – сельский парень, простой, как дверь. Из дому ему привозили всякие сельские продукты, и он их в одиночку ел. А чтобы соседи не посягнули на его добро, особо дефицитную и дорогую его сердцу еду он ставил на защиту. К примеру, в банку со сливочным маслом клал учебную нижнюю челюсть…
На одной из производственных практик были в Донецке. В «Донгипроуглемаше». Запомнил, как секретарь отдела, описывая условия работы нового угольного комбайна, вместо «для пластов пологого падения» написала «для пластов полового падения».
— Нет, ты скажи, вот о чём ты думала, когда это писала? – добивался от неё главный конструктор проекта Левин. Кажется, безуспешно. Потому что подсознание – это страшная вещь, и что в нём творится, мало кто знает. С этим я сталкивался и гораздо позже. В мои редакторские времена корректорша Алла Балкина пропустила из подсознания наборщицы гениальную опечатку, и газета вышла с фразой: «Как написано на конце царя Соломона — всё проходит».
Помнится, я настаивал на том, что за такие опечатки нужно давать премии. Газета от них только выигрывает.
А с «Донгипроуглемашем» связан еще один симпатичный случай. Вернее, связан он не с самим институтом, а с его излишне длинным названием.
Шли по Университетской. Нас остановил мужичок. Явно из какого-то шахтного райцентра, каких в Донбассе бесчисленное множество. Сейчас, к сожалению, многие узнали их названия.
— Извиняюсь, — говорит мужичок. — Не подскажете, где находится (тут он достает из кармана бумажку и читает) «Дон-гипро-угле-…уй-маш?
Таким образом этот мужичок выразил своё отношение к дурацкой советской привычке всё превращать в аббревиатуры, к запутанной географии больших советских городов и ко всей советской науке.
И ещё об этой же донецкой практике.
Хабзи Мустафа
Как известно, в начале семидесятых Советский Союз дружил со всеми арабами. Даже с несоциалистическими арабами королевства Марокко аль-Мамляка аль-Магрибия дружил и обучал их в своих ВУЗах. Конечно, с них драли за обучение валюту, но драли по дружбе, то есть по-божески. Много арабов училось в Донецком политехническом. А мы, будучи в Донецке на летней практике, жили в общежитии этого института.
И почему-то – почему, не помню, хоть убейте – нас поселили в общежитие для иностранцев. Правда, они ютились в комнатах по двое, а мы по четверо, но это неважно. Общежитие было и почище, и поменьше, и получше, чем обычные. Единственный недостаток — по вечерам в его коридорах стояла дикая вонь, поскольку вьетнамцы жарили себе на ужин селёдку. Но и это неважно.
Кстати, позже, после коллективной драки между братскими кубинцами и такими же вьетнамцами, это общежитие разогнали — расселили импортных студентов по факультетским общагам, растворив их таким образом в общей студенческой массе и лишив возможности, услышав клич «наших бьют», за минуту сбиться в шоблы по национальному признаку.
И вот, у нас за стеной жил марокканец Хабзи Мустафа. Жил один, поскольку его сосед уехал домой на каникулы, а Мустафа уезжать только собирался. И его чуть было не выгнали из института. Он вернулся в общежитие пьяненьким часов в двенадцать. Вахтёрша начала на него орать, мол, пускать положено до одиннадцати, и она доложит начальству.
Мустафа ей говорит (по-русски он говорил с лёгким грузинским акцентом, а с каким акцентом он говорил по-французски и по-английски, не знаю, знаю, что совершенно свободно):
— Слушай, я выпил, красивую женщину целовал, я иду, никого не трогаю, приду – спать лягу. Не кричи.
А вахтёрша – нет, доложу, не положено и т.д. Ну, Мустафа и сказал ей, как это принято у них, у арабов:
— Да пошла ты, — говорит, — на …уй.
И проследовал к лифту.
Назавтра эта пламенная вахтёрша написала докладную ректору. Изложила всё подробно. Куда её послали – тоже сообщила. Мустафу вызвали в ректорат и стали с пристрастием прорабатывать за аморальное поведение, недостойное советского, ну, то есть марокканского студента-дипломника. Мустафа пытался объяснить, что ничего противоправного не совершал, что он взрослый мужчина двадцати семи лет и может приходить домой, когда хочет. В конце концов, ему пригрозили:
— Извинитесь перед вахтёршей, а не то мы вас отчислим.
И Мустафа им ответил:
— Отчисляйте. Я в Штаты поеду, ещё лучший диплом получу.
И от него сразу отстали. Испугались, что своим демонстративным отъездом Мустафа подорвёт престиж советского высшего образования, а также всю нерушимую дружбу навек между нашими народами. И он не уехал. И не подорвал. А жалко.
Паша Байдан
Специальность «Обогащение полезных ископаемых» считалась почему-то женской. Девочки из ОП шутили: «У нас в группе 19 девочек, 5 мальчиков и Паша Байдан». А при знакомстве они говорили: «Мы учимся на обогащении. Специальность такая».
С Пашей же — туповатым отпрыском высокопоставленного папы — связано много глупых историй. Матчасть танка на военной кафедре читал майор Коробов. Грамотный инженер, умный человек с совершенно не армейским юмором. Как-то в минуты откровенности он рассказал о своём участии в скандальной пьянке, о которой стало известно командованию. После чего в полк, где он служил зампотехом, пришёл разгромный приказ, заканчивавшийся словами: «Присвоить подполковнику Коробову следующее воинское звание майор».
Да, так вот, на занятиях у майора Коробова Паша подсказал Коле Бабиченко. По конспекту. Коробов услышал. «Кто подсказал?» — говорит. Молчание. Он строже: «Я спрашиваю. Кто? Подсказал?». Тишина. Коробов уже угрожающе: «Байдан, вы подсказали?»
Паша вскакивает и из стойки «смирно» трясущимися губами отвечает:
— Никак нет, товарищ майор.
— Жаль, — говорит Коробов. — Я хотел вас похвалить.
Все стали хохотать, а Паша сел, уронил голову на руки и, как ребёнок, расплакался.
Майор Чиж
Военными сборами после пятого курса командовал майор Чиж. У него было две крылатых фразы: «А заборчики некоторые товарищи всё-таки обоссывают» и «КранЫ должны блестеть, как котовы яйца». КранЫ были у него чем-то вроде навязчивой идеи. И сам он умел их начищать виртуозно.
Нам он казался просто-таки маньяком. А теперь, больше чем через сорок лет, выяснилось: я люблю, чтоб краны были чистые, как… ну, в общем, понятно. Привил, выходит, мне майор Чиж эту большую и чистую любовь. И хорошо, что сам я не майор и у меня нет возможности передать эту любовь младшим по званию.
Вася Хатусь
А Вася Хатусь был жлобом. И соседи по общежитию решили его проучить. Купили карточку «Спортлото», после объявления выигравших чисел заполнили её, оторвали то, что следовало опустить в ящик, а сам билет бросили на стол. Вася пришёл с занятий, увидел билет. Спрашивает: «Чей?» Никто не признаётся.
«Не знаем, — говорят, — откуда он». И: «Ты ж, — говорят, — у нас обычно «Спортлото» увлекаешься». Вася сделал вид, что забыл, мол, ах, да, это, наверно, мой билет. Взял его со стола и сунул в карман.
И вот проверил Вася билет, а там семь номеров правильно зачёркнуто. Пять тысяч. «Жигули». Побежал в сберкассу, предъявил билет. Девушка его со своей таблицей сверила: «Подождите, — говорит, — немного». И нажала кнопочку.
Когда Вася увидел выскакивающих из «бобика» милиционеров, он заподозрил что-то неладное. И без боя сдался властям.
Старлей в райотделе установил васину личность и наутро с позором его отпустил. Естественно, он отправил в институт соответствующую бумагу. Естественно, Васю вызвал декан факультета А. А. Рипп.
— Вы идиот? – прямо спросил А. А.
— Не думаю, — сказал Вася.
— Никогда? – спросил Рипп и снял Васе стипендию.
— Стипендию-то за что? – возмутился Вася. Правда, уже на улице.
Витя Квасюк
На первом курсе – то есть нам лет по семнадцать-восемнадцать – поехали всей группой в Днепродзержинск. На день рождения Галочки Бейгул. В начале застолья отец именинницы расхвалил вино собственного изготовления, рекомендуя пить этот божественный напиток, а не сомнительное покупное зелье. Он наполнил вином наши фужеры и сказал: «Попробуйте – и ничего другого вы уже не захотите». Витя Квасюк – двухметровый толкатель ядра – выпил фужер, но водки, запил фужером вина и сказал:
— Да, вино хорошее. Налейте, если можно, ещё.
Папа рассеянно налил, взял маму и увёл ночевать к родственникам. А мы продолжали праздновать. В конце водку запивали томатным соком, от которого горело во рту и вздувалась кожа на нёбе — настолько он был перчён. Потом легли спать. Кто на диване, кто под роялем, я — в кресле. Доброжелатели подставили мне под ноги горшок с кактусом, и мне снились какие-то кошмары.
А Квасюк впоследствии уехал к жене в Крым, спился там и умер.
Его я вспоминаю теперь чаще других. Как только натыкаюсь в сети на материалы типа «Зачем Путину Крым», «Что делать России с Крымом» и т.д. – сразу вспоминаю.
У Квасюка в Москве жили бабка и дед. Дед четырнадцать лет лежал парализованным после инсульта. Жизнь его состояла в том, что он с утра до ночи требовал у жены денег на вино, а ходил только в туалет — по стеночке и с большим трудом. Но когда приносили пенсию, он как-то отнимал у бабки свою долю и тратил по назначению. Жили они на первом этаже. Кровать стояла у окна. Летом он просто звал со двора мальчишек. Подошедшим давал два рубля и посылал в гастроном. Сдачу оставлял гонцам.
Витя и его мама пытались уговорить деда переехать к ним, в Днепропетровск — поменять московскую квартиру на днепропетровскую было очень легко и выгодно. Но дед не соглашался ни в какую.
— Но почему? — кричали в два голоса Витя и его мама.
— Не могу без Большого театру, — отвечал дед.
#
- Александр Хургин. Деды воевали - 10 ноября 2022
- Александр Хургин. Ожидание войны - 3 мая 2021
- Мемуарные байки: продолжение, которое всё ещё следует - 27 октября 2020
Продолжение следует…
Фото:
Бывший ДГИ — Днепропетровский горный институт. Сейчас Национальный технический университет «Днепровская политехника». 3 июня 2014 г. (© TheVovaNik, commons.wikimedia.org/wiki/File:Dnipro_NGU)
Поделитесь публикацией с друзьями