Чулпан Хаматова в Цюрихе и Женеве

Вчера в полуторачасовом спектакле «Час, когда в души идёшь — как в руки…» Чулпан Хаматова прочла «Мать и музыка» Марины Цветаевой, «Уроки музыки» и «Сказку о дожде» (в нескольких эпизодах с диалогом и хором детей) Беллы Ахмадулиной. Под аккомпанемент рояля (Полина Кондраткова) и саксофона (Вероника Кожухарова).

Когда она вышла на сцену, меня удивила её, как мне показалось, намеренная некрасивость и асексуальность. У меня было впечатление, что у актрисы несоразмерно большая голова, как у целлулоидной немецкой куклы из моего детства. И кукольная же, плоская грудь. Одета была будто профессорша из позавчера, а может, как монашка из послезавтра. Черные туфли на высоком крепком каблуке. Черные чулки. Черный костюм: юбка за колено и пиджак, закрытый на все четыре пуговицы. Все четыре откроет, когда станет читать Ахмадулину. А я ведь помню, какой блистательной красавицей, умопомрачительно соблазнительной она умеет быть, безбрежно счастливой с тонким привкусом горчинки.

Я сидела в четвертом ряду и видела её не юное, сосредоточенное лицо, резковатые черты без видимых следов грима, простую, кукольную же прическу. Выразительную мимику – следствие старательной артикуляции. Лаконичные жесты. Вернее, отсутствие таковых. Если это и было актерское перевоплощение, то очень необычное. Необыкновенное, такое же запредельное, как и содержание того, что они воспроизводили, того, что совершали эти три живые женщины, воскрешая музыку и речь двух, уже умерших, других.

Поэтическое слово музыкально всегда. А слово Цветаевой и Ахмадулиной в особенности. «До — детства, до — судьбы, до — ре, до — речи, до — всего, что после…» Это было не извлечение, а излучение эмоционально окрашенных звуков. Волновая материализация. Закончилось. Музыка и речь угасли в сосущей тишине осиротевшей сцены. А Цветаева и Ахмадулина остались.