Первая роль. Святочный рассказ
Литклуб

Первая роль. Святочный рассказ

Из книги Всеволода Бернштейна «Однажды в городе Ц.» Рустам заехал в Цюрих по дороге из северной Германии в южную. С ним было трое артистов, все вместе они уже несколько месяцев гастролировали по местам скопления русскоязычных европейцев на купленном по дешевке у болгарских цыган стареньком «мерседесе». Давали пьесу «Треугольная любовь», комедию из современной московской жизни, написанную неким Львом Данайским.

Кроме Бориса, цюрихское представление «Треугольной любви» в подвальном театрике посмотрели еще человек двенадцать. Как можно было догадаться из названия, речь шла о любовном треугольнике: типовая блондинка с накачанными губами, бизнесмен южных кровей и хороший бедный парень, по сюжету вроде как студент, но по виду больной несчастный человек средних лет, уставший от долгих скитаний.

Была еще подруга главной героини, тоже довольно уже немолодая девушка с заметным дефектом речи, она появлялась перед зрителями, только чтоб отпустить две-три смешные реплики. Впрочем, как потом рассказал Рустам, свое место в «мерседесе» она получила не за красивые глаза, которых у нее и не было. Когда главная героиня отравилась кебабом в Бад Хомбурге и не смогла выйти на сцену, подруга ее с успехом подменила.

«Публика у нас душевная, — говорил Рустам. — Хлебом не корми, дай кого-нибудь пожалеть. Влюбленные слепые и колясочники — это уже много раз было, этим никого не удивишь. А вот героиня, которая, произнося любовные монологи, посвистывает и пришепетывает — это, как минимум, свежо. И люди это оценили. Хотя, конечно, Людка — феерическая дура. Черт ее надоумил делать себе зубы прямо перед гастролями. «В Европу едем! Там все с керамикой!». Вот и расхлебываем теперь».

Горький опыт научил Рустама думать на несколько шагов вперед, он предусмотрел вариант и на случай болезни одного из мужских персонажей, тогда любовный треугольник складывается из героя и двух героинь, что открывает бездну драматургических возможностей. Борису было лень спрашивать, но ему казалось, что Лев Данайский — это и был сам Рустам.

По итогам цюрихских гастролей, кажется, не окупился даже бензин. Но Рустам не расстраивался:

— Старик, я заехал в ваш забытый богом городишко, только чтоб увидеть тебя! А сборы — ерунда, завтра даем спектакль в Зингене, там свое возьмем.


image description
image description

Глубоким вечером вся честная компания набилась в кухню Борисовой квартиры, которая была ненамного просторнее цыганского «мерседеса». Пили водку, закусывали черным хлебом и шпротами, пели песни под гитару, смеялись. В основном над несчастной Людмилой, которая никак не могла совладать со своими новыми зубами, но при этом очень любила петь. Повспоминали девяностые, старых товарищей, раскиданных по всему свету от Калифорнии до Австралии. Потом вспомнили студенческие годы, дипломные спектакли, первые роли.

— А я свою первую роль сыграл еще до института, — сказал Рустам.

— В самодеятельности, что ли?

— Нет, не в самодеятельности, — Рустам отложил в сторону гитару. — Это было… Когда ж это было? День помню точно: тридцать первое декабря. А вот год, девяносто второй, что ли. Мне было лет двадцать, может, двадцать два. Молодой и глупый. С двумя приятелями, такими же оболтусами, встречали Новый год на даче, в Тарусе. Как полагается, крепко выпили, съели все, что было с собой, и решили пойти на центральную площадь. Там у них что-то вроде народных гуляний намечалось.

Я с собой из Москвы привез шапку Снегурочки, ну, знаете, раньше такие продавали, голубая шапочка, а из нее торчат две рыжие косы из какой-то пакли. Надел на себя овчинный тулуп, чтоб не мерзнуть, ну и эту шапочку дурацкую. Как бы для смеха. — Рустам для наглядности натянул на себя воображаемую шапочку и состроил глупейшую мину. — Таруса — городок так себе, — продолжил он. — По окраинам какие-то чудовищные бараки, закопченные, полуразваленные, но жилые. Шагаем мы мимо этих бараков, и вдруг откуда-то выскакивает мужичонок, маленький, сизый от водки, колючий, в драном ватнике.

— О! Снегурка! — кричит и хватает меня за рукав. — Пойдем со мной!

Я от такого напора опешил, даже не сразу нашелся, что ответить.

А мужичонок мне:

— Да не бз… в смысле, не бойся! Тут рядом!

И тащит меня к бараку. Я упираюсь, бубню что-то, а приятели мои ржут, но вступаться за меня не собираются, чуют, будет хохма.

Мужичок втолкнул меня в подъезд, затащил на второй этаж. И забарабанил ногами в хлипкую фанерную дверь, которую видно много раз взламывали и потом кое-как чинили. Он бы ее и сейчас сломал, но ее вовремя успела открыть хозяйка, женщина без возраста со злым лицом.

— Вот! — заорал мужик, втискивая меня в дверь. — Снегурку вам привел! Нинка, Ленка! Где вы там? Снегурку привел!

Только тут я понял его хитрый замысел. Мужик загулял, может, дома не ночевал несколько дней. И вот теперь, чтоб не сразу получить скалкой по голове, он и придумал этот трюк. Лишь увидел меня, сразу сообразил. А что, молодец, жизнь, видать, научила.

Прошел я в его квартиру. Знаете такие квартиры, где отец семейства пьет по-черному. Голые стены, все ценное вынесено и пропито. Стул колченогий, продавленный диван. Даже запаха жилого не осталось. И вот посреди комнаты стоят две испуганные девчушки, лет четырех и шести. Худые, бледные, ни кровинки, темные круги под глазами. Эти глаза, глаза этих девочек…

Первая роль. Святочный рассказ
Иллюстрация Татьяны Губий.

Я посмотрел в них, и меня прошило, прожгло до печенок. Они поверили! Поверили, что я — Снегурочка! Я, здоровый детина в мохнатом тулупе, в идиотской шапке с косичками, и, прошу заметить, татарин! Я Снегурочка! Потому что никаких других Снегурочек они не видели, и Дед Мороза не видели, и я не уверен, что у них вообще были какие-то игрушки и книжки. И вот в их убогой квартире произошло чудо! Настоящее новогоднее чудо! К ним пришла настоящая, живая Снегурочка! Помню, я кинулся шарить по карманам тулупа. Там семечки, табачные крошки, труха какая-то. И каким-то чудом, именно что чудом, там оказалось две карамельки. Я дал им карамельки. Эти глаза! Вы бы видели… Ей-богу!

Рустам, смущаясь, вытер навернувшиеся слезы. На кухне повисла тишина.

— И после этого ты решил поступать в театральный? — спросила наконец Людмила.

— Не сразу, — ответил Рустам. — Я еще несколько лет проработал в рекламном агентстве, сначала в одном, потом в другом. Знаете, откаты, отстежки. Шальные деньжищи. Клубы, выпивка, кокаином баловался. Такая жизнь меня вполне устраивала. Я ведь не какой-нибудь князь Болконский, в себе копаться не привык. Жил, как жилось, — Рустам ловко выбил из пачки сигарету и закурил. — И вот однажды зимой возвращаюсь я на своей машине с дачи, да, опять с дачи, только не из Тарусы. Раннее утро утро, темень, дорога скользкая, я толком не протрезвевший после ночной попойки, гоню, хочу успеть до пробок, потому как на работу же. И вдруг машину заносит. Вылетел с шоссе, перевернулся и вверх колесами лечу. Была одна секунда, ну, может, две. Сделать уже ничего невозможно. Я лечу в кромешную темноту.

Вот тот самый момент, когда перед глазами должна пронестись вся жизнь, а у меня перед глазами знаете что? Две девчушки — Нинка и Ленка, те самые, из Тарусы. Дальше удар, машина вдребезги, а у меня ни царапины. Только ногу зашиб. Вылез, сел в снег, закурил. Думаю, что это было? Чудо? Да. И еще думаю, если из всей своей предыдущей жизни я только их и вспомнил, значит, ничего в моей жизни, кроме них, не было. Ну, так, по-настоящему. — Рустам потушил недокуренную сигарету. — В тот же день, как только сдал машину на аварийную стоянку, приехал на работу и написал заявление по собственному желанию. Потом устроился в театр, точнее, театрик. Это ж девяностые были. Театры и театрики чуть не в каждой подворотне, и дипломов никто особо не спрашивал, потому что любой диплом можно было в подземном переходе купить. Но потом, конечно, все равно пошел учиться.

Людка сочувственно вздохнула. Помолчали. Мимо дома прозвенел поздний трамвай.

— Брехня! — негромко сказал вдруг Борис, глядя в окно в темноту.

— Что? — встрепенулся Рустам.

— Брехня! — повторил Борис. — Не верю! Про Тарусу верю, а про видения перед глазами — нет.

— Да что ж… — Рустам оглядел своих товарищей, как бы призывая их в свидетели. Девушки хлопали глазами, студент-переросток криво усмехался. — Ну да, ну да, — быстро сдался Рустам, — про видения это я придумал, для журналистов.

— Для каких еще журналистов?

— Ну, на случай, если появятся какие-то журналисты. Должны же они когда-нибудь появиться, черт бы их побрал! Спросят, а как вы, Рустам Камильевич, решили стать актером? А у меня уже готовая история. Автокатастрофа, озарение… Плохо, да? Сам вижу, что плохо, — погруснел Рустам. — Но про девочек — святая правда! — вскинулся он. — Верите, не верите — мне плевать! Стал актером, неважно как, и не жалею! Честное слово, не жалею. Да, мы катаемся по Европе на ржавом «мерседесе», сегодня мы будем спать на полу у Борьки, потому что денег на гостиницу нет. Да, юного студента у нас играет скрывающийся от алиментов сорокалетний язвенник, да, актриса у нас говорит «мой шладкий жайчик». И тем не менее. Тем не менее. Каждый раз, когда я выхожу на сцену и смотрю в зал, я вижу эти глаза, Нинки и Ленки. И я — это снова я, Рустам Нигматуллин, Снегурочка.  

#

Иллюстрация: Татьяна Губий

Текст: Всеволод Бернштейн

Всеволод Бернштейн

 

Книги Всеволода Бернштейна «Антошка и книжколет», «Однажды в городе Ц.», «Базельский мир», «Эль-Ниньо» можно купить в книжном магазине ZentRus, Seidengasse 13, Zurich https://www.zentrus.ch/

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику