Простая советская сказка
Литклуб, Охрантология

Простая советская сказка

Познакомились, когда училась в институте. Меня увлекала математика. А он окончил консерваторию, был дирижером церковного хора. Мне, материалистке, атеистке, профессия его казалась таинственной и необычной. К тому же он признался, что, кроме меня, никого никогда не любил.

Но законный наш брак не состоялся. На таких церемониях требуют документы. А у моего избранника более года назад украли паспорт. Тогда этому значения не придала, ведь думала — люблю.

Без формальностей жили как муж и жена.

Вскоре выяснилось, что он тяжко и запойно пьет. Пыталась спасать, убеждала пойти к врачам. Но бесполезно — алкоголиком он себя не считал. Когда у нас родилась дочь, однажды, забрав последние деньги, он отправился за молоком, а вернулся через неделю, явно с жестокого похмелья. На коленях молил прощения, плакал.

Такие сцены повторялись все чаще. Жизнь наша превращалась в пытку. Доведенная до исступления, даже задумывала его убить, а потом решила уехать, сбежать.

Замысел осуществился через год. Получив диплом, попросилась в далекий южный город. Когда он узнал об этом, плакал, стонал, ломал руки, вопрошая: «Разлука? разлука?» — и… поехал следом.

Я с ребенком обитала в общежитии, он снимал где-то времянку. Пел в хоре местной церкви.


image description
image description

Убеждала его, что он должен вернуться в город, где мы жили прежде, что надо хотя бы оформить паспорт. Но у него не было денег. И я продала обручальное кольцо, которое он подарил, а деньги отдала ему.

Вскоре получила письмо от его родственников, что он не может ничего нигде добиться, что погибает, и помочь могу только я.

Помню тот год хорошо. Случилась катастрофа на одной из атомных станций. Боясь радиации, люди из тех районов бежали. На вокзалах, в аэропортах страшные давки. А мы с дочкой устремились в обратную сторону, надеясь спасти того, кому в порыве обиды и гнева я не раз желала смерти.

На месте обошла десятки инстанций — везде отказали. В отчаянии отправилась прямо в Министерство внутренних дел. Приняли на удивление скоро, выслушали, обещали помочь. Формальности утряслись быстро, ему дали работу и жилье, а мы с дочерью возвратились на Юг. Через год он приехал забрать нас к себе, но я сказала «нет». Это была наша последняя встреча.

Жизнь моя была унылая: безденежье-работа-ребенок-работа. Ни с кем не встречалась, а по ночам сходила с ума от собственного тела. Однажды вечером, уложив дочку спать, вышла из дому с намерением «случайного» знакомства. Случай не замедлил. Это был рослый симпатичный юноша, видимо, чуть старше меня. Долго бродили по улицам, разговаривали, а потом пригласила «на чай». Однако от близости испытала отвращение, едва дождалась, пока ушел. Чувствовала себя мерзкой, грязной.

На следующий вечер он ждал под дверью, предлагал встречаться. Ответила — этому не бывать. Настаивал, просил передумать. Грубо прогнала. Стал преследовать, поджидал у дома, говорил, что хочет видеть своей женой. Но больше между нами ничего не было. Однако случай не прошел бесследно — я забеременела. Сделала аборт. Он домогался еще полгода, потом исчез.

Мужчины приставали ко мне всегда — на улице, в магазине, библиотеке, в поезде, везде, где только они водятся.

Преемником стал темпераментный кавказец.

Другая культура, другие нравы. Все это привлекало чрезвычайно. А еще казалось, чувства наши взаимны. Мы даже ездили к его родителям. Правда, представил он меня не как невесту, а как друга. Это удивило. А когда вернулись в Россию, объяснил, что мне не быть его женой, ведь мы очень разные, он не будет счастлив в России, а я — на его родине. Потребовала, чтобы он ушел, оставил меня. Но он не уходил.

У нас был частный бизнес и общая собственность — автомобиль с фургоном. Занимались оптовой торговлей и перевозкой грузов. Я руководила предприятием, сама вела бухгалтерию и даже научилась водить тяжелые большегрузные фуры. А еще сделала два аборта. Говорила ему, что мне нужна семья, полноценная семья, и что после аборта чувствую себя опустошенной, словно совершила преступление.

Но он не уходил…

Была на четвертом месяце беременности, когда он, лаская меня, спокойно об этом спросил. А вскоре заявил, что наш еще не рожденный ребенок — его драма и боль, потому что вместе нам не быть.


image description
image description

Но мы жили под одной крышей и спали в одной кровати…

И я поняла — он не хочет уходить без денег, а просить стыдно. И я «продала» его вместе с автомобилем какой-то кавказской фирме, которую он сам же и нашел. Нагладила его рубахи и собрала чемодан. Срок моих родов был месяца через полтора. Уезжая, он плакал.

Он вернулся, когда я была в роддоме. Родилась здоровая девочка. Груди мои налились и разбухли. Кормила дочь и еще сцеживала каждый день больше литра молока. Удивленные врачи собрали консилиум, смотрели на мои огромные сиськи как на чудо и назвали это явление гиперлактацией.

Выписали из роддома. А спустя два дня отец моей крохи попал в аварию — перевернулся на машине на одном из далеких перегонов. Слава Богу, остался жив, но автомобиль искорежило сильно. Случилось это в декабре. Груз (мандарины) большей частью перемерз, остальное разворовали. Изувеченную машину под Новый год он притащил на буксире в наш город.

Новорожденную записала на себя, он возражал, но не сильно. Четыре месяца мы жили в моей двенадцатиметровой коммунальной комнате: он, моя старшая дочь, наш ребенок и я. Когда машину отремонтировали, он уехал.

В деньгах особенно не нуждалась. Работала в трех местах и когда была беременна, и уже после родов. Меня вызывали на три-четыре часа, давали автомобиль и няньку, и платили за это столько, сколько другие получали за месяц. Малышке еще и года не исполнилось, а я уже вышла на полный рабочий день, но продолжала кормить ее грудью еще до полутора лет.

В те годы создала и возглавила полукриминальное (по-другому было невозможно) финансово-кредитное учреждение. Дела шли неплохо: устойчивый доход, служебная машина с водителем. Купила земельный участок, где начала строить дом, приобрела хорошую квартиру.

Тогда же мой папа, которому не было и шестидесяти, погиб далеко на Украине — случайно попал под высоковольтное напряжение.

Папу похоронили без меня. Поклонившись еще свежей папиной могиле, по пути заехала в город, где жила студенткой. Там узнала, что смерть не ходит одна. Отец моей первой дочери год назад скончался от сердечного приступа. Уснул и не проснулся. При жизни этот человек много и тяжко страдал. Наверное, он сейчас поет в раю.

Отец моей младшей дочери бывал у нас редко. В последний визит он объявил, что продал автомобиль и свою долю в предприятии. Расплатились деньгами и товаром. Сделка состоялась в тихом заштатном городке, который вдруг стал известен на весь мир из-за чеченских террористов. Именно в те дни там стреляли, террористы захватили какой-то важный объект. В машину с его товаром попал снаряд, она взорвалась. Ни автомобиль, ни груз не были застрахованы.

На Северном Кавказе шла война. Он подарил дочери маленькие золотые сережки и позвал меня замуж, мол, ему нужна прописка в России, и добавил, что жить, видимо, будем врозь.

От замужества отказалась, но согласилась на другую его просьбу. Официально признала его отцом дочери. В его паспорте сделали соответствующую отметку. Это было почти семь лет назад. Обещал вскоре приехать, но больше его не видела.

Личная моя жизнь имела треугольную «геометрию». Я любила и была любима. Увы, это был не один и тот же человек. Мои мужчины знали друг друга, часто общались. Этот «цирк» продолжался более двух лет. Тот, которого любила я, всячески опекал и поддерживал. Тот, который любил меня, довел почти до нервного истощения, а когда порвала с ним, долго делал гадости.

Мужчины мне стали безразличны, скучны, противны, никого к себе не подпускала почти два года.

Да, смерть не ходит одна. На Украине от рака умерла моя мама. Она мучилась недолго. Угасла за два месяца. На похороны я успела.

Была середина марта, снег еще не растаял, ночью подмораживало, а днем было сыро, зябко. Мама лежала в гробу в легкой шелковой блузочке, укрытая по грудь кружевным покрывалом, и меня не оставляла мысль, что ей холодно. И еще думала, все, мамы больше нет, и уже ничего не стыдно, все можно — лентяйничать, развратничать, предавать, воровать, убивать, красить ногти и волосы, но теперь этого всего как будто уже и не нужно.

Проводы мамы в последний путь оставили гнетущее ощущение бессмысленности, бесполезности, ненужности тягостного обряда. И только одно оправдание нашла для этой, как мне показалось, нелепой, тысячелетиями выверенной церемонии. Может, она нужна нам, людям, как напоминание о бренности жизни, чтобы не забывали, кто мы, что не вечны и что все туда уйдем. Ведь мы не верим в смерть, пока не умрем.


image description
image description

А моя жизнь продолжалась.

Надо признаться, всегда были воздыхатели, которые волочились за мною не то, что годами, десятилетиями. А я отнекивалась, мол, мама не велит, критические дни, очередь не подошла и все такое. А тут как-то не знаю почему, вдруг согласилась на уговоры такого вот по виду записного кобеля.

И он повел себя деликатно, красиво — словно ежа колючего осторожно вынул из моей груди. Боль ушла, стало легче дышать, и тоска отступила.

Еще не успела понять, что произошло, как через две недели ему пробили голову железным прутом. Этот в обыденной жизни циничный и дерзкий полубандит с хрупкой душой удивленного ребенка скончался в больнице, не приходя в сознание. А я опять умерла для любви почти на три года.

Жизнь шла. Предприятие, так долго кормившее мою семью, пришлось ликвидировать. Денег не хватало. Продала за полцены уже отстроенный дом. Приобрела новую профессию. Сделала некоторую карьеру, появились какие-то деньги.

Потом встретила его. Он был ученый в узкой области естествознания, которая, приходя в нашу обыденность, ломает стереотипы. И увез меня на край света, и мы были счастливы, как иногда случается у людей. Неожиданно выяснилось, что я неизлечимо больна — угасала быстро и почти без мучений, как когда-то мама.

Он не хотел верить врачам, забрал меня из больницы домой.

На третий день мне стало лучше. Мы смеялись почти так, как бывало прежде, пили красное вино, вкусно ели, но спать легли отдельно. Ночью он проснулся от какой-то неосознанной тревоги и не нашел меня в моей постели. Я лежала ничком в тонкой белой ночной рубашке у распахнутой в ночь балконной двери в косом луче полной августовской луны. Тело мое было еще теплое и податливое, но уже мертвое.

#

Текст: Марина Охримовская

Иллюстрация: Суворовская улица, двор дома № 30, 70-е годы, автор А. Одиноков (?)

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику