Сверловка парадокс
Автор фотографии Гена Александров.
Литклуб

Сверловка парадокс

 

Тайга расступилась, обнажив склон, усеянный глыбами серого мрачноватого камня. Наверху склона в самое небо упираются высоченные лиственницы, внизу, подмывая берег, шумит ручей. Если магистраль провести по склону, она либо врежется в гору или повиснет над водой. В любом случае сотни кубометров насыпи или выемки, удорожающих проект.

— «Прижим», — коротко говорят изыскатели — трудное место, ошибешься — наплачешься. И обойти стороной нельзя.

С утра на прижиме работают инженер Володя и подсобный рабочий Петька. Инженеру не более двадцати четырех, он зарос традиционной, на его взгляд, таежной щетиной и сосредоточенно возится с теодолитом*. Петька — четырнадцатилетний подросток карабкается по склону вверх или в грохоте осыпающихся камней скатывается вниз к воде, устанавливает полосатую геодезическую рейку.

Прижим наносится на план. Володя нервничает, кричит: «Левее … правее … не туда … черт …» Но Петька уже бросил рейку, задрожал, как молодой сеттер, и, сжимая ружье, крадется к заросли шиповника — там трепыхнулся рябчик.

— Матушки мои, наказал господь работничком! Петька! Злодей! Назад! — безнадежно кричит Володя.

Рябчик притих, Петька снова взял рейку, и едва он успел это сделать, внизу послышался шум осыпающихся камней: поднимается сам начальник партии Григорий Кирич Железников. За глаза его зовут Секирычем. Изыскатели, насмешливый остроумный народ, решили, что крутой характер Железникова как нельзя соответствует этому солидному отчеству. И даже в Министерстве путей сообщения «Секирыч» известен более, чем Железников.


image description
image description

Начальник подходит, облегченно снимает двустволку, смахивает со лба капли пота. Если он в хорошем настроении, спрашивает «ну как?» и потом рассказывает подвернувшийся к случаю анекдот: их у него бесчисленное множество. Но после веселого вступления все равно проверяется каждая цифра и зачастую съемка целого дня решительно перечеркивается. В заключение Секирыч рассказывает еще анекдот, хлопает инженера-съемщика по плечу, отправляется дальше. Инженер обескуражен. А дальше там, где работают другие съемщики, повторяется дружелюбное «ну как?» и веселый анекдот…

Сегодня, как и вообще последнее время, начальник не в духе. Откинув накомарник, он закурил и, щурясь от едкого дыма, сразу без анекдотного вступления просматривает геодезические вычисления. Для привычного глаза цифры ложатся тесной путаницей горизонталей — линий одинаковых высот. Где-то по ним и пройдет трасса. Подошел Петька, присел на корточки у ружья, аккуратно прислоненного к камню. Петькина одностволка — никак не сравнима с дорогой английской бескурковкой начальника.

— Фирма «Голанд-голанд», сверловка «парадокс», — восхищенно шепчет мальчишка.

Из Петькиных восторженных рассказов инженеру, совершенно безграмотному в вопросах охоты, уже известно, что ружья бывают марок: «Симеон», «Зауэр», «Ремингтон», «Винчестер», «ижевки», как у Петьки, «тулки» и так далее, что по сверловке ствола они разделяются на «цилиндры», «цилиндры с напором», «получоки», «чоки» и, что есть такая сверловка «парадокс» — хочешь дробью стреляй, хочешь — пулей, потому что особая нарезка.

— Вычисления верны — Секирыч со вздохом сожаления — не удалось придраться – возвращает тетрадку, опять вытирает пот и смотрит туда, где зелень тайги подергивается синеватой дымкой расстояния.

С косогора видно далеко: по синему горизонту, теряясь в бескрайней тайге, течет большая река и там же поднимается белоснежное нагромождение облаков. Оно растет с утра и упругая вершина его уже расплывается широкой наковальней.

— Дождь будет — убежденно заключает Секирыч — овод и гнус покою не дают. Володя согласно кивает: спасение лишь в густой волосяной сетке-накомарнике, но в нем душно как в противогазе. А снимешь — гнус заедает чуть ли не до смерти.

Секирыч берет ружье, каким-то непонятным взглядом окидывает Петьку, поворачиваясь к Володе, отрывисто спрашивает:
— Как работает?
— Ничего терпимо — хмуро отзывается Володя — Можно бы хуже, да некуда!
Секирыч еще раз холодно с головы до ног осматривает потупившегося паренька и молча уходит.

Появление в экспедиции Петьки было загадочным. Сам он ничего не мог объяснить, сколько его не выпытывали. Секирыч отбирал ребят в Иркутске собственноручно и по беспощадному конкурсу из трех десятков  претендентов  прошли трое здоровых  мускулистых парней — десятиклассников. Геодезическая рейка хоть и не тяжелая, но по тайге с ней натаскаешься.

Худенького и слабосильного на вид Петьку начальник привел сам. Замкнутый, молчаливый Петька все же рассказал Володе: «… Едем с мамкой в трамвае … Он подошел … «Варя ты?» -спрашивает. Мамка побледнела, он тоже побледнел. Потом у нас пили чай и долго тихо разговаривали … Мамка позвала меня, спрашивает:«Поедешь с Григорием Кирычем в экспедицию?» А вечером пошли мы с ней в магазин, купили ружье — дешевую «берданку». Мамка-то сначала хотела на туфли истратить, а потом говорит: «Ничего, в старых прохожу, еще крепкие». Вдвоем мы с мамой живем. Заработаю в экспедиции денег, сам ей куплю».

Вечер. Сумерки. Туча заволокла полнеба и неотвратимо плывет к закату. На оранжевом его фоне, как врезанные, застыли силуэты кедров. Чуть потрескивает костер. Отблески пламени уже видны на лицах. Из-под тучи тянет прохладой.


image description
image description

Костер — изыскательский клуб. Разбросанные днем по тайге, вечером все собираются к огоньку. Поужинав, занимаются кто во что горазд. Петька до зеркального блеска начищает ружье: в конце дня он таки скараулил рябчика и повариха кинула его для навару в общий котел. Петькины сверстники режутся в подкидного. Секирыч допивает десятый, по меньшей мере, стакан густого, как колесная мазь чая, одновременно контролирует инженеров, сводящих на единый кусок ватмана итоги дня, дает советы картежникам и одним глазом наблюдает за Петькиной ювелирной работой.

Погасли последние отблески заката, в непроницаемой темноте утонула притихшая тайга. Потом послышался едва уловимый шум, вот он усилился — по вершинам катился ветер. Заскрипели, закачались деревья, упали первые крупные капли, и тайга зарокотала раскатисто и глухо, как океан. Люди укрылись в палатках. Ветер стих. По полотняным крышам палаток монотонно зашуршал дождь. У рабочих прекратилась всякая возня — намаявшись за день, ребята заснули. У костра мокнет забытый бубновый валет и смотрит на шипящие головешки.

Но в инженерной палатке долго еще тлеют папиросы. При затяжках они вспыхивают яркими звездочками, освещая то небритую щеку Володи, то суховатое, тщательно выбритое лицо Секирыча, то лица других обитателей, молодых и старых инженеров. Говорят вполголоса и, конечно же, о женщинах, говорят откровенно, по-мужски. Пожилые вспоминают разные случаи таежной мимолетной любви.

Володя и другие инженеры-первогодки жадно вбирают волнующие подробности, и они запоминаются, как долго помнятся неясные запахи тайги: то нанесет аромат цветущей ветреницы, то дохнет гнилью застойной воды. Да кто, спрашивается, осудит? Месяцами человек шатается по тайге неприкаянный. Как не закружится голова, если девчата, по рассказам бывалых изыскателей в сибирских деревнях довольно доступные… Живем один раз, и молодость менять на монашество глупо.

Невероятные истории следуют одна за другой. И уже выходит, что изыскатели только и занимались что любовью, а не работой. И хотя это лишь обычное мужское бахвальство, хвастовство сомнительной вероятности. А молодые все равно верят. Да и неизвестно, чем у них самих биографии обогатятся годам к сорока.

Только Секирыч, этот неисчерпаемый кладезь анекдотов почему-то молчит, курит и морщится, когда рассказывается особенно скабрезная история. А старики поговаривают, что много лет назад у Железникова было какое-то непонятное  любовное  приключение, что считать  Железникова безгрешным рискованно, хотя в Ленинграде у него и жена, и двое детей, и на денежных переводах он пишет стандартное: «Целую, ваш папа».

Утром, поеживаясь от сырости, изыскатели свертывают лагерь. В искрах капель ночного дождя, осевших на траве, палатках, деревьях, начинается яркий день. Предстоит утомительный переход. В этом районе работу закончили. К новой стоянке вышли в конце дня, а сделали какие-то двадцать километров. Правильно говорят охотники: «По тайге версты узкие, да длинные».

И вот при разбивке нового лагеря выяснилось неприятное обстоятельство: исчез топор, по-видимому, забытый при сборах. Без топора в тайге — беда. Отвечает за него Петька. Растерянный стоит он перед Секирычем. Тот смотрит в упор тяжелым взглядом и холодно с расстановкой говорит:

— Бери патроны, спички, хлеб. Топор принеси.
Петька торопливо ломает хлеб, потуже перетягивается ремнем, вскидывает за плечо ружье. Секирыч расстегивает патронташ, вынимает два патрона.
— Это пулевые, пригодятся.

Изыскатели-старики смотрят вслед. Конечно, дисциплина вещь необходимая, потерял — найди, но все же Секирыч того… крутоват. Куда на ночь глядя гнать парнишку. Да, впрочем, распусти вожжи — и теодолит эти молодые ротозеи потеряют. Володя тоже испытывает двойственное чувство. С одной стороны — самоуверенный начальник наконец-то убедился, что Петька работник негодный. А с другой…

Володя мысленно идет следом за Петькой. Один в тайге. Даже у взрослого под вечер появляется какое-то неприятное чувство. За каждым деревом чудится непонятная тень. Темнеют предательские болотца. Позднее, в наступившей ночи, то бесшумно промелькнет сова, блеснув зелеными глазами, то жутко ухнет филин, и рука сама тянется к ружью.

А через час Секирыч громко и зло выругался. Топор, заваленный в суматохе разбивки лагеря нашелся, когда стали разбирать кучу спальных мешков.

Беседа вечером у костра не клеилась. Железников угрюмо молчал, поглядывал на часы. Молчали инженеры. Притихли рабочие-реечники. Так без лишних разговоров и разбрелись по палаткам.

Петька ушел налегке и должен был к полуночи возвращаться. Много раз Секирыч выходит в темноту, слушает ночные таежные шорохи, пытаясь различить шаги. Потом садится у потухшего костра, закуривает и подперев голову долго смотрит в темноту. Думает. Перебирает в памяти жизнь. Словно автобиографию пишет, но не для отдела кадров — для себя. Ведь в этом жизнеописании все наоборот. Мелочи становятся событиями главными и отступают, тускнеют вехи официальные, всякие там поступление в институт и окончание, служебные перемещения, выговоры и благодарности.

Да, считал, все забылось. И то, давнее сибирское лето. И почти девочка — колхозный библиотекарь. И чистые поцелуи, и размолвка из-за пустяка. И она, закусив губу, пошла танцевать с Другим. Ах, как отчетливо помнит он то ненавистное лицо! Есть же такие до наглости самоуверенные люди, полагающие, что в жизни им все дозволено. И получается у них все как-то легко, черт возьми! Работа полегче. Карьера. Увлечение женщинами. А он, Железников, какой-то тяжеловесный. И танцевать толком не выучился. И каких-то важных слов Вареньке сказать не успел. После ссоры вообще подойти не отважился. Лишь много лет спустя понял, что любил-то по-настоящему. Вот в трамвае встретил, и сердце зашлось.


image description
image description

А надо было рвануться. Расшвырять все нагромождение условностей. Оттолкнуть Другого. Ведь по глазам видел — не люб он ей. И даже потом, когда тот наглец не прижился на изысканиях, выпорхнул из тайги куда-то в главк, надо было наступить на, так называемую, мужскую гордость, подойти к Вареньке, уже беременной. Кому какое дело, чей ребенок. А воспитать бы он сумел. Не таким стал бы Петька. И теперь вот он, Железников, послал мальчишку сдавать нелегкий экзамен на мужчину. Словно мстил тому, Другому… А погибнет? Еще удар Вареньке, теперь уже непоправимый…

Утром было решено, если через сутки мальчик не вернется — искать! А сегодня объявляется за много недель отдых. Да был он каким-то невеселым этот выходной. Днем люди бесцельно бродили по лагерю, прислушивались, в надежде уловить треск сучьев под ногой, но подул ветер, тайга зашумела, и посторонние звуки потонули в однообразном, нагоняющем тоску рокоте. К вечеру, когда солнце коснулось вершин деревьев, и длинные тени палаток пересекли поляну, раздался крик: «Петька».

Все засуетились, из палатки быстро вышел Секирыч. Действительно, через поляну брел утомленный Петька. И почему-то без ружья. Он подошел, молча подал Секирычу легкий таежный топор с потемневшей от времени блестящей рукояткой.

— Да ведь… нерешительно начал Володя.
— Подожди — остановил его Секирыч, рассматривая топор.
— Где ружье?
— Сменял, — тихо проговорил Петька и отвернулся.

Секирыч как будто целую вечность смотрит на Петькин профиль, так сильно похожий на тот… и на Варин одновременно. «Вот почему ходил сутки. Ближняя деревня в сорока километрах, — машинально думает Секирыч и мысленно себе же противоречит. — Не топор, а что-то другое погнало Петьку вдаль. В общем, победил его мальчишка. А в чем, он, Железников, и сам еще не знает».

Изыскатели, тем временем, внимательно рассматривают топор. Петька лезет за пазуху, достает пулевые патроны, протягивает Секирычу.
— Вот. Не пригодились.
Секирыч отводит Петькину руку, круто повернувшись, скрывается в палатке.

Через мгновенье выходит со своим ружьем.
— Владей, — передает двустволку ошеломленному Петьке. — И патроны береги. Мужчине всегда надо иметь пулевой выстрел в запасе.
— Сверловка парадокс, — растерянно шепчет мальчишка.
Вокруг молча стоят изумленные и озадаченные изыскатели, не зная еще как оценить поступок начальника.

Вечером в инженерской палатке снова тлели искры папирос. Разговор шел какой-то отвлеченный. Ждали, Секирыч расскажет что-то. Но Железников по-прежнему молчал. Лишь когда все уснули, он жадно затянулся, отчего, в последний раз пыхнув, погасла и его папироса. В тайге, потревоженная на гнезде, жалобно с надрывом прокричала птица. В соседней палатке во сне быстро-быстро заговорил Петька.

Текст: Павел Новокшонов

Павел Новокшонов
Павел Новокшонов недавно публиковал (посмотреть все)

*Теодолит — прибор для измерения горизонтальных и вертикальных углов при топографических, геодезических и маркшейдерских съемках, в строительстве и т. п.

Фото: Гена Александров

Обложка книги (1)
Обложка книги (1)
Обложка книги (2)
Обложка книги (2)

(1) Обложка книги Д.А. Алексеев, П.А. Новокшонов «По следам «таинственных путешествий»

(2) Обложка книги Д. Алексеев, П. Новокшонов «По следам исторических загадок».

Иллюстрация подписи: Е. Семененко. «Портрет Павла Новокшонова»

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику