Ильма Ракуза. «А уж так: встрелось — спелось.»
Искусство, Общество

Ильма Ракуза. «А уж так: встрелось — спелось.»

 

Ильма Ракуза дружила с Бродским, Битовым, Айги, Синявским и другими людьми, имена которых стали историей русской литературы. В последние годы из-за занятости эта хрупкая женщина редкий гость в университете Цюриха. А когда-то училась здесь, защитила диссертацию «Исследование мотива одиночества в русской литературе», работала.

Встречу в альма-матер организовал студенческий журнал SlavicumPress, который издается на кафедре славистики под руководством литературоведа и доктора филологии Ольги Бурениной-Петровой. Писательница, переводчица, литературовед Ильма Ракуза отвечала на вопросы около трех часов охотно, на двух языках. Текст решили публиковать без перевода, немецкий можно прочесть здесь.

— Когда Вы впервые оказались в Ленинграде? Какое было впечатление?

И. Р.: Мне было 23 года. В книге воспоминаний «Мера моря» я подробно рассказываю об этом, как ехала на поезде с пересадками из Цюриха через Вену, Варшаву, Минск и Москву. Ленинград мне понравился, полюбила его сразу и навсегда. Я встретила там замечательных людей и подружилась с ними. К Лене Левшиной приходили поэты, актеры, художники, пили чай, разговаривали, читали стихи и спорили.

Ильма Ракуза (Ilma Rakusa)
Ильма Ракуза (Ilma Rakusa) из Южной Словакии. Отец – словенец, мать – венгерка. В Швейцарии живет с детства. Изучала славянскую и романскую филологию в Цюрихе, Париже, Ленинграде. Пишет стихи и прозу, переводит с русского, французского, сербохорватского и венгерского языков. В её переводах изданы произведения Чехова, Цветаевой, Ремизова, Пришвина, а также Дюрас, Кертеса и других авторов.

Творчество Ракузы удостоено многих наград. В 1991 году – переводческая премия Петрарки. В 2003-м – премия Адельберта фон Шамиссо, ею отмечают авторов, родившихся вне немецкоязычного пространства, но пишущих по-немецки. В 2009-м — главная литературная награда Швейцарии за мемуары «Mehr Meer». С названием «Мера моря» эта книга в 2015 году вышла на русском языке.

В библиотеке Салтыкова-Щедрина я работала над диссертацией «Исследование мотива одиночества в русской литературе» по творчеству Баратынского и других авторов. А вечером шла по Невскому в Малый и Большой залы филармонии. Слушала Рихтера и других прекрасных музыкантов. Мои друзья часто ходили в театры, и я с ними. Они работали в театроведческом институте. И думали «по-другому». Кто читал Мандельштама, Бродского, Цветаеву, не был человеком режима.

— А чем Вас привлекает творчество Баратынского?

И. Р.: Баратынский поэт пушкинской плеяды. Среди них он самый мрачный. Его называют поэтом одиночества. Возможно, это связано с тем, что он много читал Шопенгауэра, французских философов. Его сборник стихов «Сумерки» опередил время и был жестко раскритикован Белинским. А через полтора века благодаря русским символистам о Баратынском заговорили, как о крупном лирике-философе и провидце.


image description
image description

Над стихотворением «Осень» он работал в Москве в 1836-1837 годы. Есть мнение, что оно о Пушкине. Там есть такие пророческие слова: «Со смертью жизнь, богатство с нищетой / Все образы годины бывшей / Сравняются под снежной пеленой, / Однообразно их покрывшей, — / Перед тобой таков отныне свет, / Но в нем тебе грядущей жатвы нет!». Узнав о смерти Пушкина, Баратынский бросил стих, оставил незавершенным.

Когда я впервые была у Бродского в его знаменитой квартире «полторы комнаты», он спросил меня: «Чем Вы занимаетесь, Ильма? — Я говорю: Баратынским. — Ой, что вы! Он больше Пушкина!» – сказал Бродский. И стал наизусть читать его стихи. Думаю, Бродский очень-очень высоко ценил Баратынского, очень высоко. Я рассказала об этом и многом другом в книге воспоминаний «Мера моря».

После высылки в 1972 году из СССР Бродский приезжал в Цюрих. Он читал доклад в Институте английского языка. А вечером мы ужинали в моем доме. Я хотела сделать фотографии, но в аппарате не оказалось пленки. Зато остались воспоминания. Потом были встречи в Венеции, других городах. Когда он умер, я несколько раз писала о нем и посвятила его памяти стихотворение.

— Когда Вы последний раз ездили в Россию? Какие впечатления?

И. Р.: В 2016-м путешествовала по следам Райнера Мария Рильке: Питер, Москва, Переделкино, Ясная Поляна, Казань, Ярославль, Ростов. Затем вышло моё большое эссе о Рильке и России. Русская культура мне близка. Мне нравится погружаться с головой в бесконечность русских пейзажей. Я люблю смолянистый запах ладана, строгие лики православных святых и церковные песнопения. У меня в России по-прежнему много друзей.

Но есть и другое. Мне не нравится, когда церковь становится политической институцией. Я считаю, что политика и церковь несовместимы в стране, которая называет себя цивилизованной и уважает культурное наследие человечества. Я совершенно не согласна, когда государственная идеология страны становится агрессивной, приобретает черты национализма, расизма, когда власть попирает права человека. Это не моё, с таким я никогда не соглашусь.

Цветаева – поэт уха, я тоже

— Как считаете, поэзия адресована прежде всего чувствам или разуму людей?

И. Р.: Поэзия сочетает все, как человек. Мы цельные, хотя состоим из разного. И она очень цельная и богатая, и может говорить обо всем. Например, о любви и космосе, ревности и справедливости. Цветаева часто очень чувственная. А Баратынский скорее поэт разума, чем чувств.

Ильма Ракуза. «А уж так: встрелось — спелось.»
Другой вопрос: «кто пишет ухом, кто глазом»? Цветаева – поэт уха, я тоже. Есть поэты, которые пишут о конкретном, а другие – об абстрактном. Лично я предпочитаю конкретную тему. Мне нравятся стихи и о деталях, не только философские. Однажды я сочинила стихотворение о стакане с чаем на столе, получился натюрморт.

— Для чего людям даны разные языки? Чувства ведь понятны без переводчиков?

И. Р.: Любовь, ненависть, да, с этим проблем нет. Люди поймут друг друга. В Японии, например, мало кто знает иностранные языки. В быту я общалась с японцами жестами, мимикой, и мы понимали друг друга. Но даже и жесты помогут не всегда. Например, «да» и «нет» в некоторых странах изображаются по-разному. Значит переводчик все-таки нужен. И лично я рада, что есть много языков – это наше богатство. Я не могу представить человечество с одной речью.

Поэт – пророк

— Есть мнение, чту русская поэзия плетется в хвосте поэзии мировой, что она только осваивает новейшие темы и формы. Может быть, это из-за социалистического реализма?

И. Р.: В рамки соцреализма помещаются не все, кто родился и вырос в СССР. Мне кажется, тут не место имеет значение, а что человек читает и его открытость миру. Например, Бродский. Он любил поэзию Цветаевой и Ахматовой. Читал Роберта Фроста, Одена, Джон Донна, Кавафиса, Ружевича и многих других, переводил польских и английских современников. Покажите мне, где у Бродского соцреализм? Я говорила и повторю: Бродский – мировая поэзия на русском языке.


image description
image description

Или Геннадий Айги. Он тоже был у меня в Цюрихе. Корни его творчества – чувашская культура и французский символизм. Под влиянием Пастернака он стал писать по-русски, увлекся супрематизмом. Евгений Рейн, Александр Кушнер, Виктор Соснора и многие другие – замечательные поэты, каждый со своим независимым голосом. Потому что поэт – это всегда индивидуальность. А мировая поэзия вообще неподвластна отдельным территориям и режимам.

— Поэт в СССР был больше, чем поэт. А в Швейцарии как с этим дело обстоит?

И. Р.: Это из Евтушенко: «Поэт в России — больше, чем поэт». И далее говорится о Пушкине, Лермонтове, Некрасове и других великих русских поэтах, как о пророках. Евтушенко мне не особенно нравится. Но популярность его была потрясающая – он читал стихи перед стадионами. Такое воодушевление и уважение к поэзии я еще встречала в арабских странах, где читают стихи в больших залах и аплодируют поэту стоя.

А в Швейцарии на поэтический вечер обычно приходит 20-30 человек. Более популярен перформанс, когда объединяются, например, поэзия и музыка; другим подавай эпатаж. Но чисто стихи редко собирают много публики. Насколько мне известно, так же и в России. Время изменилось, у людей другие интересы. Скажите мне, кто сегодня в России великан? Новым русским пророкам еще предстоит состояться.

— Возможно, в арабских странах роль поэта высока, потому что Коран написан стихами?

И. Р.: Может быть. Поэзия и в наши дни остается высшим литературным жанром. Так и Бродский говорил.

Абсолютный слух переводчика

— Вы переводите на немецкий язык с французского, русского, сербохорватского и венгерского языков. А как оценить качество перевода? Какой мерой?

И. Р.: Мы говорим о литературном переводе?

— Конечно, более того – о поэтическом.

Ильма Ракуза. «А уж так: встрелось — спелось.»
И. Р.: Это непросто, но литература накопила опыт. Оригинал и перевод внимательно изучаются. Лексика, синтаксис, риторические фигуры, стилистика и так далее с пристрастием разглядываются под лупой. Уловить мелодию и звучание стиха мне помогает чтение вслух. Я это всегда применяю для цветаевских текстов. Надо работать с частным и целым и чувствовать гармонию. Думаю, переводчику в любом случае пригодится очень хороший, я бы даже сказала, абсолютный слух.

— А как бы Вы оценили качество электронных переводов? И можно ли компьютер научить писать стихи?

И. Р.: Качество компьютерных переводов отвратительное. Не верю, что машину можно научить писать стихи. Поэзия живет амбивалентностью, сложной гаммой чувств, которую способен испытывать только человек.

— Вы пишите по-немецки. А бывает так, что думаете на других языках?

И. Р.: Бывает. Это как дом, где живут разные языки. Если открыть двери, то звуки, фразы могут попасть из одной комнаты в другую. Что с этим делать? У меня есть цикл из восьми длинных стихотворений. Он называется «Love after Love» и написан на двух языках: немецком и английском. Для меня это было важно, потому что история произошла на английском. В ней не было гармонии, и через связь и различия языков я стремилась передать боль.

Двуязычная книга «Love after Love» вышла во Франкфурте в 2001 году. Планировался англо-немецкий перевод. Однако это оказалось сложнее, чем ожидалось, были переведены немецкие фрагменты, а английские даны в курсиве, и двуязычность, к сожалению, исчезла. А венгерско-английская версия состоялась. Это был единственный случай, когда мне захотелось написать стихи на двух языках.

— Как Вы понимаете свободу творчества?

И. Р.: Я всегда стремилась писать, как хочу, и хотела, чтобы печатали, как написано. Хотя пожелания издателя можно и нужно обсуждать. Мне запомнилось, что сказал об этом Бродский, когда делал в Цюрихе свой доклад. Он говорил, что цензура вынуждает писателя изощряться, искусно работать с языком, чтобы донести свою мысль до читателя. А читатель, зная о цензуре, ищет между строк скрытые смыслы. Так что при желании можно найти плюсы и в цензуре. Но я считаю, что такие ограничения не очень помогают творчеству. По-моему, без цензуры лучше.

Ильма Ракуза. «А уж так: встрелось — спелось.»
Встречу 5 февраля 2019 года на кафедре славистики университета Цюриха организовал студенческий мультимедийный журнал SlavicumPress. (© Иннокентий Урупин)

— Что спасет мир? Красота, юмор, вера в то, что мир будет спасен… Что спасет мир?

И. Р.: Любовь! Любовь во всех проявлениях, и та, которая сопереживание. Что есть красота? Её можно понимать по-разному. А у любви во всех оттенках позитивный смысл. Любовь! И поэзия! Хорошие стихи внушают добрые чувства. Я верю в поэзию.

— В прошлом году под Вашей редакцией на немецком вышел первый том сочинений Марины Цветаевой. Что будет дальше?

И. Р.: А дальше будет много работы. Потому что это собрание избранных сочинений в четырех томах. Пока идет второй том, мой – третий. Я буду переводить дневники Цветовой. А в четвертом – её поэзия. И это самое интересное и сложное. Процитирую всего одну строфу:

«Там, где мед — там и жало.
Там, где смерть — там и смелость.
Как встречалось — не знала,
А уж так: встрелось — спелось.»

Как перевести на немецкий цветаевскую дерзкую сладкую боль? Сохранить звук и музыку? Где искать эквивалент неологизма? А ведь у неё таких жемчужин россыпи. Далее, в московском полном собрании сочинений Цветаевой – поэзии четыре тома. А у нас будет один в 500 страниц. Значит нужен репрезентативный выбор. А это всегда трудно. В единичных случаях я готова дать два варианта перевода стиха. Почему бы и нет? Современности нужны новые переводы.

#

Текст: Ильма Ракуза, Марина Охримовская

Фото: schwingen.net и Иннокентий Урупин

Вопросы задавали: Ольга Буренина-Петрова, Иннокентий Урупин, Аня Ромиш (Anja Römisch), Диляра Фрюхауф (Diliara Fruehauf), Мария Жукова, Марина Охримовская, Агнешка Гербер.

«Marina Zwetajewa. Ausgewählte Werke»
«Марина Цветаева. Избранные произведения»
Под руководством Ильмы Ракузы в берлинском издательстве Suhrkamp при поддержке Московского института перевода выходят избранные произведения Марины Цветаевой на немецком языке. Четырехтомник объединит прозу, очерки и мемуары, дневники, стихи и поэмы Марины Цветаевой, которая наряду с Анной Ахматовой является самой значимой русской поэтессой XX века.

Первый том «Marina Zwetajewa. Ausgewählte Werke: «Ich schicke meinen Schatten voraus» вышел в июне 2018 года. В нём более 700 страниц.

Переводчики: Elke Erb, Ilma Rakusa, Margret Schubert, Marie-Luise Bott, Hilde Angarowa

Поделитесь публикацией с друзьями

Комментарии на сайте

Марина Охримовская

Ильма Ракуза. «Вверх или смерть»
Из книги «С трех языков. Стихи» (2013 г.)
Перевод с немецкого Е. Соколова

Лежат они или стоят. Качаются тоже
нередко. Словно нехотя, с протянутой
рукой. Мелочиненайдется, бормочет
высохший рот. Каждой копейке рады,
когда борода вся в клочьях. А кожа,
как шкура. Колени с трудом управляются
вверх по ступенькам метро. Подайте.
Право на право. Молвит их больной беспокойный
взгляд. Пока не подломятся ноги. Опять
новый день. Мы не тонем. Мы рвемся вверх.
Легко говорить. Когда наверху смерть.

Добавить комментарий для Марина Охримовская Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику