На счастье. Шесть стихотворений Дмитрия Быкова
В сборнике «Новый Браунинг» - новые стихотворения и поэмы Дмитрия Быкова. 2024 г. (© schwingen.net)

На счастье. Шесть стихотворений Дмитрия Быкова

В «Новом Браунинге» собраны стихи и поэмы Дмитрия Быкова. Большинство написаны во время войны России против Украины. На многих заметно влияние Роберта Браунинга (Robert Browning), чей роман в стихах «Сорделло» (Sordello) Быков сейчас переводит. Английский поэт викторианской эпохи работал над этим произведением около семи лет и опубликовал в 1840 году.

«Швейцария для всех» публикует шесть стихотворений Дмитрия Быкова. Автор представил «Новый Браунинг», пообщался с читателями в рамках проекта «Прямая речь» на творческой встрече в Цюрихе 30 мая. Слово «браунинг» (вrowning) в обиходе также используют как название огнестрельного оружия системы Джона Браунинга (John Browning). А замена пары букв образует шоколадное пирожное «брауни» (вrownie).

Памяти Белля

К столетию

Настанет день — и ветераны
Станут за одним столом
Припоминать, как их тираны
Гнали в драку с двух сторон.

Я знаю: только пацифиста
К ним за стол не позовут.
Чего ты, скажут, прицепился?
Обойдемся без зануд.

Для нас Отчизна — über alles.
Два титана, две орды,
Но нынче мы навоевались,
Наигрались и горды.

Хоть вы дрались, как леопарды,
Но и мы дрались, как львы,
И если вы неправы, падлы, —
Мы солдаты, как и вы.


image description
image description

Герои мы, и вы герои,
Кто напал — вопрос второй,
Теперь плевать, как после Трои,
Кто там более герой.

Они обнимутся в застолье,
Их сплотит любовь к войне,
В сравненье с коей все пустое,
Ну, и ненависть ко мне.

Солдат не любит пацифиста,
Тилигента в стиле рюсс:
Мне будет к ним не подступиться,
Я тем более не рвусь.

И я боюсь, что, умирая,
Не войду ни в рай, ни в ад —
Я слишком холоден для рая,
А для ада скучноват.

И лишь в чистилище, пожалуй,
Я нашел бы идеал —
Господь на всякий, на пожарный
Для себя его ваял.

Там пастырь стада, сборщик кофе
И с мотыгою феллах,
Христос, распятый на Голгофе,
Рядом Будда и Аллах —
И все вообще крутые профи
В увлекательных делах.

А рай и ад — кругов по девять —
Заняла святая рать.
Что лишь одно умеет делать —
Убивать и умирать.
2017

Дмитрий Быков на творческой встрече в Цюрихе 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)
Дмитрий Быков на творческой встрече в Цюрихе 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)

***

Говорят для приличья, что Родина — мать.
Наша Родина — матка.
И пока ты не склонен ее донимать —
Вам уютно и сладко.
Если ж ей надоело тебя обнимать —
Это первая схватка.

Потому-то с цикличностью в несколько лет
Череда мальчуганов
И девиц — покидает сырой полусвет
Между двух океанов.
Это значит, что время рождаться на свет.
Оторвавшись, отпрянув, —
Удирать, волоча за собою послед
В виде двух чемоданов.

Их встречает толпа ветеранов горшка.
Потребителей каши:
И в Отечестве русская доля тяжка,
И в изгнанье не краше.
И толкают, и щиплются исподтишка —
Мол, помучайся с наше!


image description
image description

Но терпенье. Устроена жизнь хорошо.
За полгода привычкой сменяется шок,
И младенец плешивый
Получает бутылочку, соску, горшок
И коробку с машиной,
И молочную смесь, и постельный режим,
И пеленку из ситца —
То есть все, что рожденный себе заслужил,
Выбирая родиться.

Иногда ностальгия накроет, грызя.
Во хмелю разгрустишься.
Но ввернуться в утробу живому нельзя —
Разве только частично.
Не дивись же, что эта счастливая часть,
Одержима страстями,
Обретает порою особую власть
Над другими частями.

Разумеется, в мире хватает зверей
И ужасные нравы,
Так что следуя логике темной своей —
Нерожденные правы.
Но посмотришь порой в глубину, в вышину,
На жену и на сына —
И подумаешь: нет. И промолвишь: да ну.
И добавишь: спасибо.

…Так земля тебя носит, пока не дорос,
А глядишь — переносит,
И с поверхности сбросит тебя, как отброс,
И совета не спросит —
В непроглядную ночь, беспросветную тьму
Меж созвездий косматых,
1Де ты точно не нужен уже никому —
Даже меньше, чем в Штатах.

А уж там гомонят инвалиды ярма,
Ветераны параши —
Подыши безвоздушьем, понюхай дерьма
И помучайся с наше!
У тебя после смерти всего ничего,
А у них годовщина.
Матерщина покойников. Их большинство,
И у них дедовщина.

Но терпенье. Устроена смерть хорошо.
За полгода привычкой сменяется шок,
И покойник плешивый
Получает поминки, надгробный стишок
И веночек фальшивый.
А пристойная память, а место в строю,
А на холмике глыба?
Как сравнишь с нерожденными долю свою,
То и скажешь: спасибо.

Иногда — ностальгия. Нельзя же пропасть,
Навсегда умолкая.
И тогда непонятная, тайная часть —
Неизвестно какая.
То ли это душа, то ли память о ней,
То ли красная точка,
Что всего незаметней, темней и странней,
Но имеется точно, —
Приникает к любимым, по ветру скользя,
И целует неслышно.
Потому что обратно в утробу нельзя.
Но частично, частично…

И не диво, что эта секретная часть
Меж гнильем и костями
Получает при жизни особую власть
Над другими частями.

***

Нет, не на честных и подлых делятся люди живые:
Есть поселенья оседлых,
Есть племена кочевые.
Мы же из горьких, из третьих,
Чуждых окрестному люду:
Только теперь рассмотреть их время, когда они всюду.

Прежде мы жили оседло, но из пустыни на город
Ринулось черное кодло, выгнало в холод и голод —
И побрело по дорогам в сумраке сером и сиром
Племя оставленных Богом и вытесняемых миром:
Беженцы! Сколько их ныне! Пыльные их вереницы
Прут по дорогам Волыни, Кракова и Катовицы.
Племя лишившихся крова, всех, кто в убожестве хижин
Мнил, что рожден для другого, а оказался унижен,
А оказался бредущим по продуваемым чащам,
По облетающим кущам
В виде своем настоящем.

Плачемся новым соседям на монотонные нужды.
Странникам и домоседам мы одинаково чужды.
Бродим, незваные гости, в вечном позоре изгнанья,
В прахе, парше и коросте. Что же, не знал я? Да знал я.
Правила кармы коварны. Ветер грядущего режущ.
Сыну ли эвакуантки веровать в прочность убежищ?
Вот они, деды и внуки в дреме ночного вокзала:
Всех предвкушением муки новая участь связала.
В детстве бежал от фашиста, старцем бежит от рашиста —
То ли в программе ошибка, то ли в сознанье прошивка.

Выстелись, стань незаметен — всех эта участь догонит.
Ветер, продымленный ветер, ветер огней и агоний.
Новым прикрывшийся измом, гонит со свистом и визгом
Всех, кто единожды избран, всех, кто единожды изгнан.
Вырастут новые внуки, выроют новые норки.
Их под обстрелы и вьюги выгонят новые орки.
Сколь ни лепи себе кома, сколь ни копи себе долга.
Сколько ни строй себе дома — все это так ненадолго!

То-то я так и на месте, чувствуя странную радость
В мире без цели и лести, в мире, где некуда падать —
В сиплом дыхании жалком душной толпы в Перемышле,
Спящей вповалку по лавкам
В том же, в чем из дому вышли.

Вторая смерть

Дай оглянусь!
А. С. П.

Жизнь — это стыд. За нее не держись.
Мало в ней было щедрот. Но в конце ведь
Будешь и эту оплакивать жизнь.
Дай оглянусь, чтоб ее обесценить.

Дай мне вернуться с твоей проходной.
В реанимации час уворую.
Чувствую, мало мне смерти одной —
Надо вторую.


image description
image description

После-то смерти, с ее высоты.
Так это выглядит тускло и скудно —
Мутные окна, нагие кусты,
Грязные склянки, палата и судно!

Так и в кино настоящий маньяк
Не убивается с первого раза,
А в результате изысканных драк
Прежде лишится руки или глаза.

Или отъезд из насиженных мест,
Даже когда оснований в избытке —
Мало ли, занавес, пытки, арест, —
Лучше устроить не с первой попытки.

Как бы отлично вернуться на час
В эти осенние многоэтажки,
Глянуть, насколько все так же без нас
(Странно, кому-то казалось — не так же),

Просто взглянуть, как сгущается снег
Из удушающей злобы предзимней, —
Часа хватило бы ринуться в бег,
Плюнув на родины голос призывный.

Дай оглянуться на черный провал —
Страх, невзаимность, мольбы о пощаде…
Что, вот по этому я тосковал?
Ну тебя к черту. Прощайте, прощайте.

Фокус, мне кажется, именно в том,
Что после смерти, о чем ни базарьте,
Помыслы, родина, улица, дом —
Тают в цене, как товар при возврате,

Как довоенные после войны
Мелочи: куртка, записка, повестка…
Неотменимое чувство вины
Тоже куда-то уйдет наконец-то.

Дай мне увидеть работу, скандал.
Свалку, стукачку, получку, девчонку:
Господи, что, я по этой страдал
Жизни и родине? Ну ее к черту.

Я изменился, а все это — нет.
Так же за стенкой скрипит раскладушка.
Верю: вернусь через тысячу лет —
Тот же сосед мне кивнет равнодушно.

Тот же подросток — как есть, целиком,
В сланцах иль берцах, с поправкой на климат,
Разве что будет его телефон
Несколько более, сука, продвинут.

Жизни, пожалуй, мне хватит одной.
Смерти взыскую второй. А за нею —
Что-то иное, и мир не родной.
Чувствую это, как свет за стеной,
Новая родина с новой виной —
Но разглядеть их покуда не смею.

Автограф Дмитрия Быкова на развороте его книги «Новый Браунинг». Цюрих, 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)
Автограф Дмитрия Быкова на развороте его книги «Новый Браунинг». Цюрих, 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)

Счастье

1

Старое, а в чем-то новое чувство начала февраля.
Небо серое, потом лиловое, крупный снег идет из фонаря.

Но ясно по наклону почерка, что все пошло за перевал,
Напор ослаб, завод кончился, я пережил, перезимовал.

Лети, снег, лети, вода замерзшая, посвети, фонарь, позолоти.
Все еще нахмурено, наморщено, но худшее уже позади.

И сколько ни выпади, ни вытеки — все равно сроки истекли.
(Я вам клянусь: никакой политики, это пейзажные стихи).

Лети, щекочущее крошево, гладь лицо, касайся волос.
Ты слышишь — все кончено, все кончено, отпраздновалось, надорвалось.

Прощай, я пережил тебя, прости меня, все было так бело и черно,
Я прожил тут самое противное и вел себя, в общем, ничего.

Снег, снег, в сумятицу спущусь твою, пройдусь, покуда все еще спят,
И главное, я чувствую, чувствую, как моя жизнь пошла на спад.

Теперь бы и жить, чего проще-то, довольно я ждал и горевал —
Но ясно по наклону почерка, что все идет за перевал.


image description
image description

Кружится блестящее, плавное, подобное веретену.
При мне свершилось тайное, главное, до явного я не дотяну.

Бессонница. Ночь фиолетова. Но я еще насплюсь, насплюсь.
Все вверх пойдет от снегопада этого, а жизнь моя на спуск, на спуск.

Нравится мне это испытание на разрыв души моей самой.
Нравится мне это сочетание, нравится до дрожи, Боже мой.

2

Но почему-то очень часто в припадке хмурого родства
Мне видится как образ счастья твой мокрый пригород, Москва.
Дождливый вечер, вечно осень, дворы в окурках и листве.
Уютно очень, грязно очень, спокойно очень, как во сне.
Люблю названья этих станций, их креозотный, теплый чад —
В них нету ветра дальних странствий, они наречьями звучат,
Подобьем облака ночного объяв бессонную Москву:
Как вы живете? Одинцово, бескудниково я живу.
Поток натруженного люда и безысходного труда,
И рухнуть некуда оттуда, и не подняться никуда.
Нахлынет сон, и веки тяжки, и руки — только покажи
Дворы, дожди, пятиэтажки, пятиэтажки, гаражи.
Ведь счастье — для души и тела — не в переменах и езде,
А в чувстве полноты, предела, и это чувство тут везде.

Отходит с криком электричка, уносит музыку свою:
Сегодня пятница, отлично, два дня покоя, как в раю,
Толпа проходит молчаливо, стук замирает вдалеке,
Темнеет, можно выпить пива в пристанционном кабаке,
Размякнуть, сбросить груз недели, в тепло туманное войти —
Все на границе, на пределе, в полуживотном забытьи;
И дождь идет такой смиренный, и мир так тускло озарен —
Каким манком, какой сиреной меня заманивает он?
Все неприютно, некрасиво, неприбрано, несправедливо,
ни холодно, ни горячо,
Погода дрянь, дрянное пиво, а счастье подлинное, чо.

3

Ночь июля с запахом самшита ядовита и душна,
хоть обширно звездами расшита черная ее мошна.

Ночи августа того страшнее, обреченные уже,
Смутные, как разговор в траншее на последнем рубеже.

Ночь — как смерть, заметить все успели, а в моем краю вдвойне.
Осенью, зимой — как смерть в постели, летом — словно на войне.

Летней ночью всякий раз тревога, всех предчувствия томят —
Будто утром всем лежит дорога с вещмешком в военкомат.

И страшней всего перед рассветом: совесть, паника, вина
Жизнь у нас возможна разве летом, и любая жизнь — война.

А люблю я только ночь июня, занавески, лепестки.
Эта ночь светла без полнолунья и тревожна без тоски.

Этой ночи воздух не казармен: утром, чуть глаза раскрой,
Не на фронт пойдешь, а на экзамен или вечер выпускной!

Свежих листьев свежее смятенье, спешка ветра, жажда цвесть,
Неба серебристое свеченье, словно в небе что-то есть.

Тени на обоях, рябь на луже, дальний поезд, креозот…
Умереть во сне — чего бы лучше! Но не всем же так везет.

Влажный шум блаженный, запах сложный, пота бисер просяной —
Словно сон красавицы тревожный под легчайшей простыней.
Верить в то, что все не втуне,
И что все припомнится потом, —
Можно пару раз в июне.
А уже в июле — моветон.

Из пьесы

Так — дети выросли, соседи поменялись,
Кот убежал, собака умерла.
Лев Лосев

А что война? Что, собственно, война?
Что вечно мне войною тыкать в нос-то?
Создателю не важно ни хрена,
Умру я в двадцать или в девяносто.

Пред Богом все виновны и равны.
Создатель не вступает в пикировки
И мир не отличает от войны:
Он смотрит все на быстрой перемотке.

Любая гибель — гибель на войне,
Она настигнет всех в свою годину.
Мир отдан в управленье сатане,
Низверженному с неба за гордыню.

Все тот же он, и суть его одна:
Он всех приговорил при воцаренье.
Ну вот война. А если б не война,
Вы думаете, вы бы уцелели?

Она честней, чем ропот и протест.
Она, как вы ни плачетесь, ни врете,
Выводит на поверхность тот процесс,
Который тлеет, словно торф в болоте.

Смерть на войне, полезный идиот, —
Неотменимый повод для почета.
Она тебе иллюзию дает,
Что ты убит не просто, а за что-то.

Бессмертие солдату не грозит,
Но ты умрешь как гордый убиватель,
Не так, как обыватель-паразит,
А как вооруженный обыватель.

Потом накроет всех одной доской —
Больших и малых, праведных и подлых:
Бессмертен подвиг в памяти людской,
Но смертны все, кто помнит этот подвиг.

А подвиг — все: давить на тормоза,
Вытаскивать машину из кювета,
И открывать, и закрывать глаза,
И быть как я, и сочинять вот это.

Война везде, на каждом рубеже,
Хоть все мечи отдайте на орала.
Я мир застал потрепанным уже.
Все, что я видел, только умирало.

Не надо привыкать к цветам, котам,
Соседям, окнам, запахам, посуде.
Вот был мой дом. Меня любили там,
И там теперь живут чужие люди.

Мы все живем в аду. В его жару
Все сплавились, сравнялись злой и добрый.
Разрушат все дома, где я живу,
И мне давно плевать, какою бомбой.

И я признаю всякую вину,
Но незачем в ответ орать истошно:
Мол, ты в тылу… тебя бы на войну…
Я на войне. И не вернусь уж точно.

Дмитрий Быков
Дмитрий Быков недавно публиковал (посмотреть все)

Иллюстрации:

В сборнике «Новый Браунинг» — новые стихотворения и поэмы Дмитрия Быкова. 2024 г. (© schwingen.net)

Дмитрий Быков на творческой встрече в Цюрихе 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)

Автограф Дмитрия Быкова на развороте его книги «Новый Браунинг». Цюрих, 30 мая 2024 г. (© schwingen.net)

Дополнительно:

Дмитрий Львович Быков в Telegram @dmibykov

В сборнике «Новый Браунинг» — новые стихотворения и поэмы Дмитрия Быкова. Большинство из них написаны в 2022-2023 годах. Книга вышла в этом году в рижском издательстве Freedom Letters. ISBN 978-1-998265-01-05

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *