Деанимация
Литклуб

Деанимация

«Экстренная деанимация». Надпись на борту машины в вое сирен. Четверть часа назад — срочный вызов: у умирающего нашли предустановленный моральный комплекс и отсутствие психологической подготовки к смерти. Ситуация критическая, и лёгкость ухода зависит только от того, успеет ли дежурный деаниматор к пациенту.

Когда он вбежал в реанимационную палату, всё было почти кончено. На экране оперативного контроля пациента уже включена программа деанимации. Сознание угасает, его уже не хватает на прямой нейросенсорный контакт с другим разумом. Остаётся только смотреть на экран и наблюдать за ходом биологической смерти.

Мозг старика был слишком поражён дегенеративными заболеваниями, чтобы встречать смерть единым целым. Нарушалась связь полушарий. Её ещё хватало на остатки самоосознания, но не на самоконтроль. Я, в течение жизни бывшее неделимым, начало распадаться. Для этого состояния предусмотренных природой механизмов не было, ведь для эволюции, естественного отбора, эта особь была уже выброшена на помойку.

Угасающее сознание, уже почти отдельные части я, судорожно, насколько позволяла затухающая деятельность клеток, цеплялось за жизнь, пыталось найти выход. Мозг использовал это, чтобы в глубинах памяти отыскать самое близкое — прочитанные когда-то описания посмертного суда.

Нейроинтерфейс считывает слабые импульсы и строит по ним образы. «Верхние уровни памяти утеряны» — и деанимационный экран показал список диагнозов с подчёркнутой болезнью Альцгеймера. Проглянулась какая-то картинка с древним папирусом и Анубисом — очевидно, из учебника младших классов. «Чёрт, — скривился деаниматор, — Древний Египет». Моральный комплекс заставляет чувствовать вину гораздо сильнее, чем удовлетворение от правильных поступков — на лёгкую смерть здесь надежды нет.

Зрительная кора, последние её работающие части, пытается угадать что-то в случайных сигналах умирающих клеток… Глаза закрыты, и самые слабые импульсы становятся тенями и формами. Странные образы сложились в расплывающуюся гротескную фигуру с волчьей головой. Она протянула руку и острыми когтями прямо, кажется, изнутри сознания, и какой-то невыносимой и неощутимой болью разодрала меня.


image description
image description

«Связь между полушариями мозга пациента утеряна», — отметилось на экране, но деаниматор и так видел это по карте активности нейронов.

Одно из полушарий, обретшее независимость, покорёженное, ещё пытается себя собрать, оно знает, что там должны быть весы и поступки… Оценки в школе, подлог экзамена в институте, штраф за неправильную парковку… Я, может, и предпочло бы увидеть что-то светлое, родственников, родителей, совместную прогулку или ужин — но умирающие клетки не выбирают осколки памяти.

И остатки я, дробясь на всё меньшие клочья, бесконечно чувствовали боль, будто их разрывали зубы мифического чудища. Вечность — понятие субъективное, и именно столько в оторванном от всего полушарии мозга длится этот персональный ад.

Экран последний раз полыхнул красным, масштабируя цвета по максимальной активности, и почернел.

Нейропсихолог, набрав в лёгкие воздух, резко выдохнул. Если бы сигнал поступил чуть раньше, он успел бы подключиться к сознанию, разобрал бы структуры памяти и активировал светлые, тёплые воспоминания. В этом смысл работы в экстренной деанимации — помочь завершить жизнь комфортно, ощущая себя рядом с любимыми.

А сейчас он не мог даже вытащить остатки этого сознания из замкнутого круга: когда не остаётся никаких сильных чувств, кроме вины, кроме боли, они подавляют всё. Разум не может освободиться из этого иначе как внешним воздействием или волевым усилием…

Другое полушарие мозга поражено меньше и погибает дольше. Тут больше эмоциональных оценок. Грубость, неловко сказанное слово, отвернулся от плачущей матери, ещё вереница каких-то образов. Рефлексия мешает остановиться на позитивном опыте, жить и умереть с ним. Замкнутый круг, из которого так трудно вырваться.

Экран деанимации обновляет образы: древний зал, освещённый факелами, древние, непонятные иероглифы; стоят они — боги, и они — люди, близкие. Душа видит всё это с чашки весов.

Пара движений рукой — и компьютер сопоставил их с той картинкой из учебника. Да, совпадают. Другие знаки, расплывчатые и теряющиеся во мгле зала на экране, — смазаны. В памяти их нет, но мозг привычно дополняет по аналогиям, не прорисовывая чётко. Ложные воспоминания ментальная фабрика грёз создаёт до последнего…

Душа лежит на весах, и вытягивает картинки из памяти. Она становилась всё тяжелее и тяжелее, набухая ими, как губка. Чашка весов идёт вниз… Деаниматор видит то же, что пациент, как он, умирающий, опускается ниже противовеса, богини истины, Маат. Вердикт внутреннего судьи однозначен. Этот приговор сознание вынесло себе само, и теперь должно свершиться наказание.

И двери раскрылись, и Амат, богиня возмездия, поползла к своей пище. Промелькнула ассоциация с поеданием мидий — я в чашке весов и оно, это чудовище, только раньше всегда было наоборот…


image description
image description

Остатки нейросети, поняв, что им предстоит, проводят последний сильный импульс, после которого гаснет навсегда ещё одно множество клеток. Амат слишком неосознанна, чтобы познать я, но достаточно сильна, чтобы выдавить себе группу нейронов. Ещё раз распался на сущности сгусток сознания, ждущий финала. Тело ползёт, змеится, струится в мерцающих отблесках затуманившегося зала суда. Трапеза началась — гурман и его пища.

Остатки биологических связей передают между партнёрами оттенки ощущений в этом последнем тет-а-тет. Жадно чавкает тварь, вгрызаясь в туманообразную мутную субстанцию, ещё идентифицирующуюся себя как я. Остатки я, ущербные, потерявшие сначала половину, а потом ещё больше. Смешавшиеся ощущения поедающего и поедаемого, боль и похоть.

Медсестра отвернулась: даже на экране непросто наблюдать за обломками разума, сознающими друг в друге хищника и жертву. Мерно струится пиками график дискомфорта — отключение областей мозга — ещё хватает самосознания — и это воспринимается как щекотка, зуд, отталкивание. Рядом горит зелёным график плотского наслаждения, чревоугодия древнего создания.

Туман сознания ощущал, как он становится всё меньше и меньше… Как он дробится в мозаику крохотных частичек, в мельчайшие мутные зеркала, которые пытаются услышать друг до друга. Их голоса всё слабее и слабее. Боль затухает. Бесконечно затихающий крик, потом голос, затем едва слышный шёпот, когда уже внутренний монолог закончен, когда сознание откатилось на тот древний уровень, где не было языка, а только ощущения, почти тактильные. И не было конца этим тихим вспышкам сродни искоркам света.

Амат прожила чуть дольше. Она растворилась, оставшись навсегда идущей назад в своё логово.

Деаниматор завизировал протокол, спустился по лестнице и сел в машину. Курс на дежурную станцию. По пустым улицам ехала опоздавшая экстренная деанимация.

Текст и фото: Илья Фомин

Илья Фомин

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику