Константин Фрумкин. О чувствах по требованию
Константин Фрумкин в Московском технологическом институте. 11 июля 2016 г. (© МТИ, Future Foundation)

Константин Фрумкин. О чувствах по требованию

Можно ли искренне полюбить ближнего своего по требованию? А Родину? Какое значение имеют для человека чужие чувства? С чем связано заявление немецкого либерала о стыде за нацистский период? Статья журналиста, философа и культуролога Константина Фрумкина приглашает к дискуссии.

Итак, от представителей некоторой нации требуют стыда. От этого можно было бы отмахнуться, сказав: во-первых, что стыд, как и другие эмоциональные феномены, спонтанны и не вызываются, как такси, по требованию (даже если я их требую сам от себя); во-вторых, что чувство стыда слишком тяжелое и может испытываться лишь очень редко, а те, кто испытывают его часто — кончают с собой; в-третьих, что стыд чувство индивидуальное, и испытывают его за сугубо личные поступки и личные ситуации — а не за то «что отказали боги / Мне в сладкой участи оспаривать налоги / Или мешать царям друг с другом воевать».

Все это верно, и все же такие возражения содержат серьезную недооценку того, как чувства функционируют в общественном обороте. Чувство — например любовь — требовать нельзя, и тем не менее его требуют — жены от мужей, родители от детей, Родина — от своих граждан, и что самое интересное, требуют успешно. Конечно, невозможно по требованию полюбить жену, но можно сказать, что ты ее любишь, подарить цветы и повести в кино (не помню, у какого французского философа обсуждается возникающая в этом случае неразрешимая задача имитации спонтанности: чтобы действовать по требованию жены, но как бы по своей инициативе).

У чувств есть социальная рамка, есть, как говорил Гюстав Флобер, «воспитание чувств», а значит и эмоциональная культура.

Наверное, можно сказать, что это не совсем чувство, а лишь его имитация, но все сложнее. У чувств есть социальная рамка, есть, как говорил Гюстав Флобер, «воспитание чувств», а значит и эмоциональная культура (изучение ее истории стало на Западе процветающей наукой). Мы бы не знали, как назвать те темные импульсы, которые нас обуревают, если бы культура не предложила для них имена и не объяснила модели их функционирования. Общим местом в культурологических штудиях стало мнение, что именно литература — исконно мусульманская — научила европейцев, что они испытывают романтическую любовь — или, по крайней мере, должны ее испытывать, в связи с чем Ларошфуко говорил, что многие женщины не стали бы влюбляться, если бы не умели читать (мадам Бовари и пушкинская Татьяна были литературными иллюстрациями этой мысли).

В сфере чувств в человеческом обществе есть целый спектр разных соотношений искренности и имитации. На одном полюсе этого спектра — чувства в узком психологическом смысле, чувства как спонтанные, неконтролируемые рассудком и явственно ощущаемые состояния внутреннего мира, на другом полюсе — чисто словесная имитация чувств холодными, равнодушными людьми. И между ними множество переходов, и весь этот спектр объединяет не только постепенность перехода, но и то, что между внутренними ощущениями и внешними поступками имеется диалектическое отношение — улыбка повышает настроение, старательная имитация любви может в конце концов вызвать ее подобие, а большие инвестиции в личные отношения могут в конце концов заставить их ценить.

Страшно интересный факт заключается в том, что эмоции считаются чрезвычайно важной вещью и потому существует большая индустрия их требования и производства.

Отдельный разговор — роль имитации эмоций в публичной, общественной и политической жизни. Страшно интересный факт заключается в том, что эмоции считаются чрезвычайно важной вещью и потому существует большая индустрия их требования и производства. Церковь проповедует любовь к ближнему, подсудимые заявляют о своем раскаянии, педагоги требуют от школьников стыдиться, и — это мне особенно интересно — в юбилейных поздравительных адресах выдающимся деятелям пишут, что испытывают по отношению к юбиляру чувства глубокого уважения и восхищения.


image description
image description

Тут интересно то, что, хотя никто ничего подобного не испытывает, но:

1) предполагается, что испытание другими людьми уважения и восхищения есть та ценность, которой юбиляр хотел бы обладать, и потому мы предлагаем ему хотя бы яркую обертку этой конфеты;

2) существует культура, в рамках которой нашей обязанностью является хотя бы словесная демонстрация этих эмоций.

Что касается первого: если вдуматься, речь идет об очень интересном явлении, когда чужие чувства считаются и воспринимаются очень значимыми обстоятельствами моей жизни. Чужие восхищение, уважение, зависть являются составляющими моего успеха; чужая любовь — знаком моей состоятельности как представителя пола; чужой стыд — высшим выражением моей моральной правоты.

Колесо эмоций Роберта Плутчика. Границы между понятиями стыда, чувства вины и смущения очертить нелегко. Они похожи на реакции или эмоции, потому что «подразумевают саморефлексию и самооценку». 13 апреля 2020 г. (© Plutchik-wheel.svg)
Колесо эмоций Роберта Плутчика. Границы между понятиями стыда, чувства вины и смущения очертить нелегко. Они похожи на реакции или эмоции, потому что «подразумевают саморефлексию и самооценку». 13 апреля 2020 г. (© Plutchik-wheel.svg)

И, конечно, есть культура «обязательных публичных эмоций». Когда к очередному юбилею окончания Второй мировой войны канцлер Ангела Меркель начала свою речь со слов «мы немцы, с ужасом и стыдом…», то, конечно, нет оснований полагать реального интенсивного переживания подобных чувств всеми или очень многими немцами, хотя кто-то и что-то переживает, но тут слишком много вопросов. Как часто? Как долго? С какой интенсивностью? Сколькими людьми? Всеми ли ужас и стыд, или некоторыми только ужас?

Но, вне попыток ответить на эти вопросы, существует политическая и риторическая культура, в рамках которой Германия в разных формах – от речей канцлера до выплаты компенсаций – должна создать непротиворечивую картину реализации подобного чувства. Важная методологическая проблема, которая возникает в этой связи — смешение моральных суждений с психологическими.

Возьмем такой правдоподобный случай. Вот в 1945 году живет честный немецкий либерал. Он всегда тяжко переживал нацизм и войну, всегда осуждал их, всегда считал, что честному немцу должно быть стыдно за произошедшее с их страной, и поэтому всегда с чистой совестью заявлял, что ему все 12 лет было стыдно. Но есть нюанс — «должно быть стыдно» — моральное суждение, которое лишь по касательной связано с психологией в узком смысле, с феноменологией индивидуальных эмоций.

Строго говоря, переживание стыда — это остро переживаемая эмоция, которую вы почувствуете ненадолго, когда вдруг вспомните о своем неблаговидном поступке.

Строго говоря, переживание стыда — это остро переживаемая эмоция, которую вы почувствуете ненадолго, когда вдруг вспомните о своем неблаговидном поступке. Заявление немецкого либерала о стыде за нацистский период не связано с реальной феноменологией его переживаний. Оно вытекает из его политических и моральных убеждений, в то время как способность к переживанию стыда как эмоции вытекает из психологических свойств личности, которые могут оказаться любыми, в том числе и не подходящими для этого случая. По сути, говоря о своем стыде, честный немецкий либерал заявляет о своих морально-политических убеждениях в форме заявления о переживаемых эмоциях, но эмоции в данном случае оказываются, по сути, метафорами.

И вот этого, конечно, можно требовать. Другое дело, что в СССР так злоупотребляли имитацией сильных чувств, всеми этими разговорами про любовь к родине и к труду, чувством гордости за наши достижения, пресловутым «чувством глубокого удовлетворения» и вызываемым по команде сверху чувством гнева (вспомним пятиминутки ненависти у Джорджа Оруэлла), так пытались представить экстремальные психические феномены вроде энтузиазма и решимости жертвовать собой и человеческой повседневностью, что, похоже, в России выработался некоторый иммунитет к нормативным публичным эмоциям как таковым (очень любопытно проверить эту гипотезу на современной политической риторике; как мне кажется, официальная российская риторика в этом смысле довольно сдержана). США по сравнению с Россией в этом смысле невиннее, и потому лицемернее — именно потому, что не имели опыта столь тотального и именно заостренного на фальсифицированные эмоции лицемерия.

Те, кто в той или иной модальности требуют стыдиться — например в форме осуждения за отсутствие стыда, конечно, хотят не этого, они хотят искренних чувств. Но на практике такие требования могут только породить соответствующую культуру публичных имитаций — что с финансовой, и вообще с практической точки зрения тоже не мало, но — все же хотят любви!

Константин Фрумкин
Константин Фрумкин недавно публиковал (посмотреть все)

Изображения:

Константин Фрумкин в Московском технологическом институте. 11 июля 2016 г. (© МТИ, Future Foundation)

Колесо эмоций Роберта Плутчика. Границы между понятиями стыда, чувства вины и смущения очертить нелегко. Они похожи на реакции или эмоции, потому что «подразумевают саморефлексию и самооценку». 13 апреля 2020 г. (© Plutchik-wheel.svg)

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику