Не распознав зло. Андрей Архангельский — о вине русской культуры
Чего не сделала русская культура, чтобы предотвратить войну? Об этом статья журналиста и культуролога Андрея Архангельского на «Радио Свобода».
Тем, кто имеет отношение к культурным процессам, приходится постоянно спрашивать себя: в какой степени мы несем ответственность за новое варварство XXI века, за продолжающееся массовое убийство людей российской военной машиной? В первое время мы вспоминали о конкретных произведениях массовой культуры, потакавших низменным инстинктам, разжигающим ненависть (как, например, известные фильмы «Брат» и «Брат-2»). «Искусство не виновато; какими бы конкретные произведения ни были ужасными, убивает не искусство», – отвечают в таких случаях нам. Попробуем поставить вопрос иначе: чего не сделала русская культура, чтобы предотвратить ужас?
«…Одно государство, во много раз сильнее, вероломно нападает на другое, оправдывая себя ничтожными, не имеющими отношения к реальности причинами; бомбит мирное население, называя его одновременно «братским» и якобы желая его «спасти». Всё это есть откровенный, лицемерный, беспримесный акт зла…» Примерно так, в толстовской манере можно описать происходящее сегодня; этот приём литературовед Виктор Шкловский назвал «остранением», целью которого является «вывести читателя из автоматизма восприятия». Лев Толстой часто рассматривал мировые события с точки зрения здравого (хочется сказать, «крестьянского») смысла и одновременно – с позиции добра и зла. Нас ведь этому учили ещё в школе; казалось бы, что может быть проще, чем применить эту формулу сегодня к варварской войне против Украины?
Постсоветский человек рассматривал постмодерн в достоевском, так сказать, духе – «всё позволено»
Однако приходится признать простой факт: подавляющее большинство российского населения не способно «так» рассматривать вещи, без идеологических подпорок; и дело тут не только в том, что эти люди плохо учились в школе. Суть в том, что наша культура десятилетиями и, увы, даже столетиями игнорировала саму проблему существования зла. Всё это может показаться выспренним или слишком абстрактным, если бы не привело в итоге к ужасным последствиям.
Зло существует, причём в каждом из нас; человек должен быть своевременно предупрежден об этой опасности, должен быть готов ко встрече со злом, уметь отличать добро от зла – это, в том числе, задача культуры. Наша культура игнорировала эти вопросы. И мы ужаснемся тому, насколько запущен этот «вопрос» у нас.
В советской идеологии проблема существования зла решалась примитивно и просто: зло имело социальное происхождение; стало быть, проблема в «обществе социальной справедливости» решалась сама собой, простым снятием. Зло целиком выносилось вовне – в мир капитала, за железный занавес. «Зло – это всё, что снаружи» – вот установка советской идеологии. Преодоление животных инстинктов возлагалось на коллективное воспитание, игнорируя, так сказать, метафизический уровень зла. Таким образом, советский человек лично не был приучен к распознаванию и обузданию инстинктов насилия, заложенных в каждом из нас; то есть был не готов к встрече со злом.
Грубо говоря, советский человек не знал, что в нем есть зло, не приучен к работе со злом в себе.
Существует до сих пор общее представление о том, что советская массовая культура «учила добру». Стоит развеять этот миф: это не «мир добра», а искусственно сконструированный инфантильный мир вечного детства, лишавший человека действительного знания о мире. Проблема зла не решалась, а игнорировалась, тем самым она загонялась в бессознательное. Грубо говоря, советский человек не знал, что в нем есть зло, не приучен к работе со злом в себе.
Как только тоталитарная идеология пала, а внешние цензурные ограничения были сняты, постсоветский человек оказался со злом один на один. Отмена внешних жёстких рамок привела не к освобождению от травмы тоталитарного, а к высвобождению подвалов бессознательного, непроработанное зло вырвалось наружу. Поначалу постсоветская культура загораживалась от решения «проблемы зла» нарочитой бравадой и внешним раскрепощением; затем непроработанное зло и вовсе совершило кульбит: оно приняло форму восхищения собой в качестве уникального «кода культуры», самой правоты, самой справедливости. Насилие надело маску добра (прямо по Джорджу Оруэллу).
Проблему нераспознания зла в себе и окружающем мире мы можем обозначить как ключевую проблему постсоветского сознания, приведшую в итоге к катастрофе.
Этот ужасный перенос и стал ключевым аспектом постсоветской культуры, которая в итоге приучала городиться насилием «ради высшей справедливости, ради самой правды». Переняв технические приемы формы Голливуда, российское кино полностью исказило его этику: вместо того, чтобы предупреждать о зле, наше кино стало восхищаться насилием, смертью – и, стало быть, злом. «Слабых бьют, сильный бьет первым» – все эти нехитрые дворовые установки транслировались из самого Кремля и переплавлялись в произведения соответствующего содержания.
Беспомощность в решении экзистенциальных вопросов в нашем обществе совпала ещё с одним фактором: ложным, искаженным пониманием самой сути эпохи постмодерна, которую мы получили не в результате размышлений и поисков, а, так сказать, даром, в нагрузку к присоединению к цивилизованному миру. Для постсоветского сознания постмодерн стал символом «относительности всего», в том числе понятий добра и зла. Он был понят в России не как усложнение мира, не в качестве взывания к большей личной ответственности каждого, а, напротив, как самоосвобождение от совести, ответственности, серьёзности по отношению к чему-либо. Постсоветский человек рассматривал постмодерн в достоевском, так сказать, духе – «всё позволено».
Именно непроработанная проблематика отношений со злом привела к деморализации гражданского общества в России, где элиты (да и многие из нас, чего уж там), сотрудничая с путинским режимом, оправдывали себя формулой «предпочтения меньшего зла большему». («Приходится идти на компромиссы, приходится играть по правилам, но зато культура жива! Зато институции работают! Зато современное искусство повсюду!
Неузнавание зла в себе приводит к нераспознаванию зла в действиях собственного государства.
Да, моя позиция соглашательская, но я иду на гораздо меньшие компромиссы, чем мой коллега или мой начальник». А начальник или коллега в свою очередь думал то же самое о вышестоящих начальниках («Я совершаю меньшее зло, чем они»). И эта лестница самообмана протянулась до самого верха. Классическая, в общем-то, моральная ловушка, о которой предупреждает христианство, но мы в неё попались именно из-за отсутствия опыта в этих вопросах. Практика предпочтения «меньшего зла» привела в итоге к простому умножению зла.
Проблему нераспознания зла в себе и окружающем мире мы можем обозначить как ключевую проблему постсоветского сознания, приведшую в итоге к катастрофе. Неузнавание зла в себе приводит к нераспознаванию зла в действиях собственного государства. Неспособность понять, что государство без общественного контроля есть лишь инструмент зла. Неготовность противостоять злу, наконец. История наказала нас за это равнодушие, преподав ужаснейший из всех возможных уроков: она столкнула нас с путинской войной – чистым, беспримесным злом, уничтожающим тысячи безвинных жизней. С горькой усмешкой история учит нас только одному: зло никуда не делось, в какие бы одежки оно ни рядилось. Наша вина – вина культуры, в том числе, – в том, что мы вовремя не распознали его.
- Олег Орлов: «Самое важное – осознавать свою ответственность» - 6 ноября 2024
- Михаил Шишкин: «С писателя спрос особый. И за молчание – тоже» - 19 июня 2024
- Песни с мертвыми. Андрей Архангельский — о 9 мая в Трептов-парке - 15 мая 2024
Изображение:
Андрей Архангельский в Открытом гражданском университете (Сахаровский центр). 2014 г. (© Илья Щуров)
Поделитесь публикацией с друзьями