Александр Хургин. «Кошка в камере»
Литклуб

Александр Хургин. «Кошка в камере»

«Родился я довольно давно, в 1952-м году. То есть при товарище Сталине. Родился в Москве, до пятидесяти лет прожил в Днепропетровске, а теперь и вовсе занесло меня в страну Германию. То есть случай мой с литературной точки зрения вполне несчастный.

Если к этому ещё прибавить, что по образованию я инженер-механик (специальность «горные машины и комплексы»), отработавший этим самым инженером девятнадцать лет как под землёй, так и на её поверхности, то объяснить, откуда взялось всё написанное и более того, напечатанное — не могу даже я сам», — пишет Александр Хургин на своем сайте https://khurgin.de/.

Автор двенадцати книг прозы, многочисленных публикаций в литературных журналах, участник многих антологий в России, Германии, США, Румынии, Александр Хургин продолжает литературное творчество и в немецком Кемнице, где живет сейчас. В нынешнем году писателя за цикл рассказов «Свет в конце подвала» наградили премией Бабеля.

Schwingen.net связался с Александром Хургиными. И теперь у наших читателей есть возможность познать «тиранию вкуса», как определял это качество литературы сам Исаак Бабель.

Александр Хургин. Кошка в камере

Котёнка он выпросил у посылочных девушек. Это те, что у родственников с воли посылки принимают. У них там целое кошачье царство. И котёнок этот жил с ним уже два года. И превратился из котёнка в кошку. Вадик по камерам шесть лет почти, а кошка с ним, значит, два. Хотя она совсем уж ни в чём не виновата ни сном ни духом. Даже по закону.

Оно, если честно, так и Вадик не виноват. Во всяком случае, в том, в чём его обвиняют. Не зря же пять лет ничего путного ему предъявить не могут. Уже столько следователей сменилось, столько прокуроров. А как адвокат в суде тронет то, что они своими ментовскими мозгами сваяли, так всё сразу и разваливается на составляющие мелкие части. Или расползается по швам. А выпустить Вадика уже нельзя, невозможно.


image description
image description
ZFF-20. Охота пуще неволи, или «Русские на войне»
| Искусство, Общество

ZFF-20. Охота пуще неволи, или «Русские на войне»

20-й Международный Цюрихский кинофестиваль приглашает профессионалов и поклонников кинематографа в Швейцарию с третьего по тринадцатое октября. Для публики приготовили сотню...

Минное поле русского языка. Сергей Бережной – о словесном напалме
| Новости, Общество, Школа

Минное поле русского языка. Сергей Бережной – о словесном напалме

«Патриотизм», «вынужденная мера», «сохранение стабильности», «отрицательный рост», «избиратель»...  Какие приемы использует тоталитарная пропаганда, чтобы исказить значение и восприятие привычных слов?...


Что ж, зря столько лет его в тюрьме держали, изолируя от общества в интересах следствия? И это в свободной демократической стране, идущей семимильными шагами назло всему человечеству. Нет, так не бывает. Так все в дураках оказываются. И репутация страны со всеми её внутренними органами непоправимо страдает в глазах мировой общественности, на которую стране плевать, но всё-таки – и следователи по особо важным делам, и государственные обвинители, и судья высокого районного суда Галюнина. Все страдают и все в полных дураках. А все в дураках быть не могут. Не имеют права. Тем более после успешной переаттестации.

Конечно, с кошкой у него хлопот прибавилось. Но это и хорошо. Есть чем себя занять, есть о ком заботу проявить. И человеком себя почувствовать лишний повод. Несмотря на античеловеческие условия жизни. Кошке же эти условия вполне годятся. Она и не к таким условиям может приспособиться. Спит себе у него на подушке. Свернувшись. Ест, что есть. Даже хлеба может пожевать. А главное, трётся лбом о подбородок, тычется мокрым носом и урчит в ухо.

По правилам содержания под стражей никакую кошку в камеру нельзя, не положено – это ясно. Но если у родственников или друзей есть деньги, то можно и не такое. А кошка и смартфон, и передачки, и душ каждый день – это всё мелочи и пустяки. Плати – и пользуйся благами двадцать первого века. Мойся с ног до головы на здоровье, ходи в интернет и чеши за ушами свою кошку хоть сутки напролёт.

Кстати, в последнее время у него и компания подобралась приличная. В смысле, сокамерник Жора. С ним даже поговорить можно на разные темы. Адвокат всё-таки, защитник. И эрудит. В разумных пределах. Правда, поначалу этого Жору прикручивали ему в качестве назначенного адвоката. Чтобы он его топил, а подельников выгораживал. И у него это, кстати, неплохо получилось – подельники на свободе давно гуляют.

Адвокатом Жора был хорошим. Своё дело знал. Ну а потом он воевать уехал. В Ростовскую область. То ли из патриотизма, то ли сдуру, то ли от долгов каких-то прячась (на этот счёт есть разные мнения) – и там, на фронте, пристрелил, значит, эфэсбэшника, который какую-то контрабанду с украинской стороны контролировал. Жора и не знал, кто он, и убивать его не собирался. Но если бы он этого эфэсбэшника не пристрелил, эфэсбэшник пристрелил бы его. Потому что а ля гер, ком а ля гер, как говорится.

А теперь, видно, совесть у этого Жоры проснулась, и он устроил, чтоб Вадик сидел с ним в VIP-камере. У него же там полное СИЗО друзей-товарищей. И они сидели втроём, как белые люди. Вадик, Жора-адвокат и кошка Люся. В общем, сидеть можно. Если б ещё знать – сколько. А то ведь опять прокурор какой-то новый. Нашли пацана, вчера юрфак окончившего, и воткнули в дело. Под занавес. И он, любуясь собой, попросил у суда пожизненного. Ему адвокат Вадика в личной беседе говорит:

— Какое пожизненное? Ты ж знаешь, что он не виноват.

Прокурор говорит:

— Догадываюсь.

— Ну? – адвокат говорит.

А прокурор:

— Так надо. – И пальчиком указательным в небо тычет. Подонок.

То есть ФСБ, наверно, уже просто потребовало – мол, делайте, что хотите, а преступник должен понести заслуженное наказание, хоть он его и не заслужил. Чтоб другим неповадно было. Это ж вам террор, а не хрен собачий.

Небось, опасались, что если начнёт кто-нибудь по-настоящему рыть, так ров в ФСБ и приведёт. Больше-то некуда. Никто, кроме этой гениальной конторы, не додумался бы в урны на остановках взрывпакетов накидать. Зачем — сейчас уже никто и не помнит. То ли уличные протесты запретить хотели под предлогом грозящей опасности, то ли гайки закрутить решили. Да сейчас это и неважно. Важно, что за взрывы эти идиотские должен был кто-то ответить.

Посадить первых попавшихся под руку везунков, посадили без проблем. Но требовались же преступники. Чтоб суд, приговор, чтоб всё как в кино. И чтоб доказательства налицо. Неопровержимые. Хоть из говна слепи эти доказательства. Вот следствие их из него и лепило. Без особого, правда, успеха.

А Вадик всё это время в тюрьме жизнь свою единственную проживал, в следственном изоляторе изо дня в день. Шесть лет. Выньте из своей жизни любые шесть лет подряд, и вы поймёте, как это много. И он жил их сначала в общей камере, потом один, потом, слава богу, с кошкой. А потом и с адвокатом.


image description
image description
Минное поле русского языка. Сергей Бережной – о словесном напалме
| Новости, Общество, Школа

Минное поле русского языка. Сергей Бережной – о словесном напалме

«Патриотизм», «вынужденная мера», «сохранение стабильности», «отрицательный рост», «избиратель»...  Какие приемы использует тоталитарная пропаганда, чтобы исказить значение и восприятие привычных слов?...

ZFF-20. Охота пуще неволи, или «Русские на войне»
| Искусство, Общество

ZFF-20. Охота пуще неволи, или «Русские на войне»

20-й Международный Цюрихский кинофестиваль приглашает профессионалов и поклонников кинематографа в Швейцарию с третьего по тринадцатое октября. Для публики приготовили сотню...


И ему эту жизнь продляли в судебном порядке. То на два месяца, то на четыре. Судья говорила, что закон им в крайнем случае это позволяет. Он всё им позволял, закон их. А ещё говорила судья, что она сама и есть тут закон. Который суров. И жизнь это подтверждала. Жора-адвокат его дёргал, надо, говорил, что-то делать, а не то эта б..дь продержит тебя за решёткой до пенсии своей б..дской.

— Что делать? – не понимал Вадик.

— Идти на сделку со следствием.

— Так они предлагают сознаться, что я два теракта устроил. И за это мне десять лет дадут.

— Вот видишь. Всего десять лет.

— Ага. Я сознаюсь, а они пожизненное мне. Да?

— Не факт. Ты ж апелляцию подашь. А в высшей инстанции пожизненное не утвердят без доказательств. Коих у них нет.

— Да у них все везде свои. Во всех инстанциях. Они сразу предупредили, подам апелляцию – хуже будет.

— Хуже? А куда ж хуже?

— Тебя что, опять мне подсунули? – ругался Вадик. – И что на этот раз ты должен для меня сделать?

Жора-адвокат на него обижался и до утра не разговаривал. У него и у самого дела шли не слишком. Тем более после того, как его в своей речи по телеку упомянул сам генпрокурор. Лично.

«Интересно, какая сволота в речь ему меня вставила», — думал Жора. И перебирал в уме всю возможную сволоту. Но её набиралось слишком много. Сволоты почему-то всегда бывает слишком много, а не слишком мало, поэтому вычислить, кто именно подложил ему эту свинью, не представлялось возможным. И что особенно противно, никакой сделки с собой следствие Жоре не предлагало. Следствию на его счёт всё было понятно. И улик у него было дохренища.

А утром он говорил Вадику:

— Делай, конечно, как знаешь, но никакого пожизненного они тебе не дадут. Не дадут они тебе пожизненного – вот те крест. Потому что любой суд – хоть городской, хоть верховный – сразу поймёт, что дело сшито. И если, не дай бог, захочет разобраться, кем и зачем… Им всем тут места мало будет. От этой суки Галюниной и до остальной их шоблы.

— Жаль я не доживу, — говорил Вадик, – до верховного суда. Они ж, как ты знаешь, не спешат. Им спешить некуда.

…А тут, значит, вернулся Жора-адвокат от следователя. Вздрюченный, весь в поту и злой, как собака. Вернулся и сразу:

— Они не тебе пожизненное дадут, они мне его дадут. Мне! – и как пнёт кошку Люсю.

Она о его ногу потереться хотела. Этой самой ногой он её и пнул. В живот под рёбра. Люся отлетела и молча о стенку ударилась. Всем телом. А Вадик вздрогнул, это увидев, встал с койки – тоже молча – и взял адвоката за горло. Холодными пальцами. И стал бить его головой о стенку. О которую Люся ударилась. Бьёт и приговаривает:

— Теперь дадут мне пожизненное. Дадут. Теперь обязательно мне его дадут, твари.

2018-2020

Александр Хургин

 

Премия Бабеля

Одесскую международную литературную премию имени Исаака Бабеля учредил в 2017-м Всемирный клуб одесситов. Ею награждают лучший рассказ или новеллу на русском языке, чтобы привлечь внимание к современной литературе и увековечить память выдающегося писателя XX века (http://babel-premia-odessa.org.ua/).

Исаак Бабель родился в Одессе в 1894-м. Убедительно и ярко описал одесситов в своих емких рассказах, как и гражданскую войну на территории Российской империи (1917-1922). А в 1940-м Бабеля расстреляли, имя запретили. В 1954-м реабилитировали, через два года вернули в советскую литературу.

Условия премии Бабеля привлекательны для авторов: ограничений по возрасту, национальности, месту жительства, месту публикации нет. Зато имеет значение литературный уровень текста. Конкурсные работы принимаются обычно с 15 января по 15 апреля. Рассказы-победители переводятся на украинский и предлагаются к публикации в альманахах Украины.

#

Иллюстрация к тексту:

Снимок фотохудожника Ольги Вартанян. Коллаж schwingen.net

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику