«Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу». Федерико Гарсиа Лорка. Перевод Керима Волковыского
«Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу». Федерико Гарсиа Лорка. Перевод Керима Волковыского
Литклуб

«Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу». Федерико Гарсиа Лорка. Перевод Керима Волковыского

Федерико Гарсиа Лорка закончил «Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу» в октябре 1934-го и прочел перед публикой в Мадриде весной 1935-го. Произведение числится среди лучших стихов, которые подарила миру испанская поэзия ХХ века.

Лорка назвал новое сочинение одним из своих любимых слов «llanto» или «плач». Речь именно о погребальном плаче. Возможно, он не решился назвать его реквиемом из-за своей глубокой внутренней религиозности.

«Плач» и ранее переводился на русский. В 1986-м это сделал М. Зенкевич, его интерпретация и сегодня считается канонической. Некоторое время назад в интернете появился вариант российского поэта и переводчика А. Щетникова. Есть, наверное, и другие.

Настоящий русский перевод принадлежит Кериму Волковыскому и публикуется впервые. Пониманию стиха поможет введение.

Четыре части «Плача»

«Удар быка и смерть» передает настроение шока или ужаса, охватывающее человека при неожиданном известии о смерти близкого. Стих музыкален (иногда упоминается сходство с началом «Лунной сонаты» Л. Бетховена) в том числе благодаря рефрену фразы «a las cinco de la tarde», которую и Зенкевич, и Щетников переводят «в пять часов пополудни».

На мой взгляд, для современного русского языка более органично «в пять часов вечера». К тому же «пять часов вечера» по смыслу ближе к ночи, чем «пополудни», что усиливает настроение ужаса и растерянности. Также «вечера» позволяет избежать аллитерации билабиального «п», неблизкого оригиналу.

Пабло Пикассо. "Сцена боя быков. Смерть тореадора", 1955, холст, масло. Музей Пикассо, Париж
Пабло Пикассо. «Сцена боя быков. Смерть тореадора», 1955, холст, масло. Музей Пикассо, Париж

Вторая часть «Пролитая кровь» символизирует развитие эмоциональной реакции на происшедшее: отказ принять правду, ее отторжение сознанием. Упорное нежелание видеть пролившуюся кровь подчеркнуто многократным «no quiro verla».


image description
image description

Отрицание неизбежного сменяется яростью и гневом на несправедливость судьбы во фрагменте «Присутствующее тело». Эта сложнейшая для понимания и перевода часть, единственная из четырех, выполнена в строго сюрреалистическом ключе и чрезвычайно важна для восприятия произведения в целом.

Заключение «Отсутствующая душа» как бы примиряет с действительностью. На первый план выступает горькая реальность, связанная с неизбежным и жестоким процессом забвения мертвых. Противостоит забвению – Поэт.

Прототип – личность историческая

Прототип героя «Плача по Игнасио Санчес Мехиасу» – историческая личность, тореадор и литератор, друг Лорки и любовник близкой подруги поэта, танцовщицы Архентиниты (настоящее имя – Энкарнасьон Лопес Хульвес). Уроженец Севильи Игнасио Санчес Мехиас (Ignacio Sánchez Mejías) завоевал имя в Испании 1920-х не только как бесстрашный тореадор и человек невероятной «ауры», но и как литератор.

После знакомства с Архентинитой он почти забрасывает карьеру тореро, присоединяется к движению «Поколение 27 года» (к которому принадлежал и Лорка), печатает стихи и несколько пьес.

Последнее выступление Санчеса Мехиаса на корриде состоялось почти против воли тореадора неподалеку от Мадрида на пути из Ла-Коруньи в Севилью и сопровождалось чередой досадных недоразумений: незнакомая команда, трудности с быками и другими.

11 августа 1934 года бой быков в Мансанаресе (Manzanares) начался не в пять пополудни, а около шести вечера. Рана Санчеса была не смертельна. Фатальную роль сыграли обстоятельства. Изнуряющая жара, многочасовое ожидание транспорта в Мадрид, оплошности медиков привели к гангрене, от которой тореадор и умер через два дня.

Лорка на этом бое быков не присутствовал, мало того, он отказался навестить умирающего друга. Заметим, что поэт Гарсиа Лорка, создавший, может быть, самые пронзительные для понимания испанской души строчки о роли корриды и тавромахии, бои быков вообще-то не посещал, в технике не разбирался (о чем сохранились иронические высказывания и его друга Санчеса Мехиаса).

Игнасио в шляпе - в центре, согласно своему статусу, в верхнем ряду справа - Лорка.
Игнасио в шляпе — в центре, согласно своему статусу, в верхнем ряду справа — Лорка.

И все же поэтическая правда — поэтика (термин, как и немецкое «Dichtung» включает в себя не только поэзию, но и процесс её создания, так сказать, «поэтизирование») оказывается убедительней, долговечней правды фактов. Потому что правда поэзии сильнее.

«Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу»

Федерико Гарсиа Лорка

 

Удар быка и смерть

 

В пять часов вечера.

Было ровно пять часов вечера.

Мальчик принёс белую простыню
— в пять часов вечера.

Корзину с негашёной известью
— в пять часов вечера.

Все прочее – было смертью и только (ею)
— в пять часов вечера.

Ветер расшвырял вату
— в пять часов вечера.

Йод окислился и принял цвет никеля
— в пять часов вечера.

Шла битва голубки и леопарда
— в пять часов вечера.

И бедра с безутешным бычьим рогом
— в пять часов вечера.

Начинали гудеть шмелями
— в пять часов вечера.

Кадила с мышьяком и дымом
— в пять часов вечера.

По углам пряталось молчанье
— в пять часов вечера.

И только бык лежал один – сердцем наружу!
— в пять часов вечера.

Когда снега начали покрываться потом
— в пять часов вечера,

и площадь заполнилась кристаллами йода
— в пять часов вечера,

а смерть отложила свои яйца в ране
— в пять часов вечера.

В пять часов вечера.

Было ровно пять часов вечера.

Гроб на колёсиках стал кроватью
— в пять часов вечера.

Флейты и кости пели в унисон
— в пять часов вечера.

Бык ревел у него над ухом
— в пять часов вечера.

Агония провисла радугой в комнате
— в пять часов вечера.

И словно издалека распустилась
— в пять часов вечера.

Валторной зелёная лилия гангрены
— в пять часов вечера.

Головёшками тлели раны
— в пять часов вечера,

толпа штурмовала окна
— в пять часов вечера.

В пять часов вечера.

Ах, эти жуткие пять часов вечера!
Все часы показывали пять часов вечера!
Было ровно пять часов в тени наступающего вечера!

 

Пролитая кровь

 

Я не хочу её видеть!

Скажи луне, пусть выйдет,
пусть знает, что я не хочу видеть
крови Игнасио на песке арены.


image description
image description

Я не хочу её видеть!

Пусть будет так: луна нараспашку,
конь облаков молчаливых
и серая площадь во сне,
отороченная плакучими ивами.

Да, я не хочу её видеть!

Черт с ним, с моим воспоминанием.
И предупредите жасмин
с его белизной мелковатой!

Я не хочу её видеть!

Корова из нездешнего мира
водила шершавым языком
по окровавленной морде,
размазанной по арене,
и быки из Гисандо,
то ли мёртвые, то ли окаменевшие,
ревели словно два столетья,
которым осточертело топтать землю.

Нет.

Я не хочу её видеть!

Игнасио восходит по амфитеатру,
таща на горбу своём смерть.
Он ищет рассвета,
рассвет не наступает.
Он ищет ясности,
сон сбивает его с толку.
Надеется на своё сильное тело
и видит одно – как кровь его хлещет.
А вы мне – смотри? Не буду!
Не хочу я слышать этой струи
ослабевающее журчание:
струи крови, обагрившей помост
и забрызгавшей бархат и кожу
онемевшей от страха толпы.
Кто там ещё мне орёт «Смотри!»
Кто высовывается? Нет!
Я же сказал — не хочу!
Не могу я её видеть!
Он не зажмуривал глаза,
почти напоровшись
на бычьи рога, но зловещие
(про)матери встрепенулись.
Голосов таинственных ветерок
прошелся по бычьим стадам —
погонщики бледного дыма
загоняли небесных быков.
Не было в Севильи принца
прекрасней его,
ни шпаги шпаге его подобной,
ни сердца такого.
С рекой львиного рева его сила
сравниться могла,
его дальновидность
рисовалась мраморным торсом.
Наследие древнего Рима
золотило ему корни волос,
белоснежность улыбки — на зависть
была всем туберозам, а какая резвость ума.
А что за тореро он был на арене!
Что за горец в горах!
Землепашец заботливый!
А как он шпорил коня!
Как нежно любил по росе!
Как он веселиться умел!
Как он встретил коварство
бандерильи-гангрены!
Как он мраку противостоял!
И вот он уснул навеки.
И уже торопливо снуют
ловкие пальцы мха и травы
по глазницам его черепа.
Крови его поющей поток
течёт по полям и долинам,
скользит по омертвевшим рогам,
пропадая в бездушном тумане,
поражаясь о тысячи копыт,
словно широкий тёмный язык,
агонии грустный поток,
бок о бок с Гвадалквивиром небесным.
О, белизна стены твоей, Испания!
О, чёрная ночь страданья!
О, Игнасио густая кровь!
О, соловей его артерий и вен!
Нет.

Я не хочу её видеть!

Нету чаши, что может её вместить,
нету ласточек, что могли бы её выпить,
нету инея, что остудить её был бы способен,
нету ни песен, ни наваждения льющихся лилий,
нету кристалла, что мог бы её в себя заключить.
Да.

Я не хочу её видеть!

Первое издание Federico García Lorca «Llanto por Ignacio Sánchez Mejías», 1935
Первое издание Federico García Lorca «Llanto por Ignacio Sánchez Mejías», 1935

 

Присутствующее тело

 

Камень — это чело, за которым сновидения стонут,
лишённые наклонов воды и ледяных кипарисов.
Камень — это спина, на которой мы тащим время
с его плакучими деревьями, планетами и поясами.

Я видел, как бегущих волн вздыбленные руки
проливались серым дождём обратно в воду,
лишь бы избежать разбивающего их камня
волнореза-охотника, не проливающего крови.

Ибо камень, поглощая семя и орошающую его воду,
жаворонков рассвета и оборотней сумеречного часа,
не порождает ни звуков, ни пламени, ни кристаллов;
камень порождает камень, и камень только камень.

Вот и Игнасио, благородно рождённый, лежит на камне.
Всё кончено. Посмотрите на его лицо. Что происходит?
Смерть отметила его бледными пятнами мертвенной серы,
превратив голову Игнасио в тёмную голову минотавра.

Все кончено. Струи дождя заполняют ему глотку.
Из поникшей груди со свистом вырывается воздух,
и опухший от снежных слез Амур — этот мальчик
отогревается на задворках высокогорных пастбищ.

Что говорят? Зловонное молчание торжествует.
Мы остаемся наедине с бесформенным телом,
телом, чьи ясные формы соловьиными были
и видим, как оно, все в ранах, постепенно исчезает.

Кто там тронул саван? Сказанное всегда неправда!
Здесь не поют, не плачут и не хлюпают носом,
не бренчат шпорами и змей не шугают:
здесь люди с глазами, круглыми от напряжения,
всматривающиеся в это тело, которому нет покоя.

Я хочу видеть мужей, чей голос хрипл и жесток.
Мужей, укрощающих коней и покоряющих реки;
мужей, видящих во сне смерть и поющих в голос;
мужей, чей рот полон кремнем, ветром и солнцем.

Здесь я хочу их видеть. Перед этим камнем.
Перед этим изувеченным телом без основы.
Пусть они мне скажут, где найти выход
этому капитану, которого привязали к ковчегу смерти.

Пусть они нарисуют мне плач, что реке подобен,
реке с её туманами, заводями и глубокими берегами,
реке, которая унесет тело Игнасио, куда подальше,
туда, где он не услышит двойного бычьего сопения.

Пусть его тело затеряется на круглой лунной арене,
где оно, словно дитя, притворится зверем недвижным;
затеряется в ночи, в которой безмолвны и рыбы,
в густых зарослях инея и в клочьях холодного дыма.


image description
image description

Только прошу, не покрывайте его лицо вы платками:
пусть он привыкает к смерти, которая его уносит.
С богом Игнасио! И не слушай ты этот рев бычий.
Отдыхай! Спи! Море и то когда-нибудь умирает.

 

Отсутствующая душа

 

Тебя не узнают ни бык, ни смоковница,
ни кони, ни муравьи, копошащиеся у твоего дома.
Тебя не узнаёт мальчик из того вечера,
потому что ты умер навсегда и навеки.

И излом камня тебя не узнаёт,
погребальный сатин тебя не узнает.
Даже память о тебе тебя не узнает,
потому что ты умер навсегда и навеки.

Будет опять осень с её ракушками витыми,
с виноградинами тумана и с монашками в группах,
но никто не захочет заглянуть в глаза тебе,
потому что ты умер навсегда и навеки.

Потому что ты умер навсегда и навеки,
как и все прочие мертвецы этой Тьерры,
мертвецы, участь которых одна – забвение,
мертвецы и ещё куча дохлых псов оглашенных.

Никто здесь не знает тебя. Я же тебя воспеваю.
Воспеваю «для потом» твой профиль и твою лучезарность.
Воспеваю благородную зрелость твоего знания.
Твою любовь к смерти и к вкусу её поцелуев.
Твою печаль, без которой не было для тебя веселья.
Много пройдет времени прежде, чем в Андалусии
вновь родится (если?) мужчина подобной судьбины.
Я его воспеваю словами, что горько плачут,
и вспоминаю о бризе, прошумевшем над оливкой рощей.

Октябрь 1934

#

Введение и перевод: Керим Волковыский. Октябрь 2019. Цюрих

Редакция: Марина Охримовская (кроме перевода)

Изображения:

Пабло Пикассо. «Бой быков: смерть тореадора», 1933, дерево, масло. Музей Пикассо, Париж

Пабло Пикассо. «Сцена боя быков. Смерть тореадора», 1955, холст, масло. Музей Пикассо, Париж

Игнасио в шляпе — в центре, согласно своему статусу, в верхнем ряду справа — Лорка.

Первое издание Federico García Lorca «Llanto por Ignacio Sánchez Mejías», 1935

YouTube:

Andy Garcia: «A las 5 de la tarde» (Federico Garcia Lorca)

Federico García Lorca «Llanto por Ignacio Sánchez Mejías» (1935). Voz recitante: Francisco Rabal

Дополнительно:

Federico García Lorca «Llanto por Ignacio Sánchez Mejías»

https://usuaris.tinet.cat/picl/libros/glorca/gl002700.htm

Перевод М. Зенкевича

https://litra.pro/

Перевод А. Щетникова

https://diary.ru/~glorca/p210266972.htm?oam

Поделитесь публикацией с друзьями

Комментарии на сайте

Марина Охримовская

«Раньше книги сжигали…» В московском издательстве «Время» вышла новая книга Керима Волковыского. В ней стихотворения и поэмы современного автора — искренние, неравнодушные. Я не стала их глотать залпом, как стакан воды. А читаю понемногу, медленно, наслаждаясь размышляющим, часто ироничным словом.

Керим Волковыский добрый друг и автор schwingen.net, где можно прочесть его мнение о новинках кинематографа, стихи «Поэт посмертно дает мастер-класс» и «Радости гибридной войны», повесть «Керим Волковыский — мальчик из Перми», отзыв на спектакль швейцарского театра «Synthese» «Дом Бернарды Альбы» по пьесе Лорки, «Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу» Лорки в русском переводе Керима Волковыского.

https://schwingen.net/author/kerim-volkovysky/

Аннотация к книге «Раньше книги сжигали…» на «Лабиринт»:

https://www.labirint.ru/books/717945/

«Керим Волковыский пишет в рифму и верлибром, а когда и почти прозой, иногда переводит полюбившихся ему поэтов (например, Гёте, Верлена, Лорку). В своих стихах он разговаривает не только с близкими или менее знакомыми людьми, как здравствующими, так и ушедшими, но и с городами и природой, порой выбирая себе в собеседники птиц или собак. Но по большей части в стихах, то в шутку, то всерьез, К. Волковыский разговаривает сам с собой, настойчиво пытаясь найти ответ на вопрос: что такое поэзия. Вместе с автором читатель побывает в Германии и Швейцарии, в Италии и Шотландии, в Израиле и Грузии, — приятных путешествий!»

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику