Любой ангел минорен, как разбитое пианино
«Осень в Калифорнии» - книга Керима Волковыского вышла в Москве в начале нынешнего года. В сборнике четыре рассказа и две повести. О книжной новинке рассказывает литературовед Кирилл Ямщиков.
Стоит ли подмечать, формулировать очевидное? Границы определяют литературу и нас, обездоленных, внутри неё. Разваленные империи открывают шедевры — империи основанные шедевры губят.
Керим Волковыский — перво-наперво homo scribens. В основе его жизнетворчества лежит слово, слово как таковое, избавленное от смыслов, оттенков, дурнопахнущих коннотаций. Из слова, как известно, произрастает жизнь.
Мы это знаем не понаслышке.
«Осень в Калифорнии» — опыт жизни в письме, а не подражания тому, что плачет, стенает в анатомическом театре плоти; письмо не вызволяется из прожитого, но становится им. Поэзия, зацементированная слева-направностью, бегущей строкой прозаического ритма; важно ли это, в конце концов, когда литература до ужаса свободна?
Но если же спускаться к схоластике, то перед нами — да, разумеется, всамделишная книга новелл. Любовник здешних историй один — Селим Дворкин, дух-проводник авторских измышлений. Его мы встречаем неоднократно — кляксой, порывом ветра, действительным портретом, бумажным человечком повествования.
Перед нами озеро жанров. Жанров, забытых начисто. Робинзонада? Весьма возможно. Ощущать себя единственным человеком на острове, заселённом иными — experience вполне реальный. Об этом, ни много ни мало, почти вся литература. Отчуждение есть потенция. Потенция к освобождению, побегу из сна.
Что такое дезинформация? Как пропаганда приспосабливается к обстоятельствам? Что помогает отличить факт от фейка? Как это работает в России, Германии,...
Россия систематически нарушает Женевские конвенции. «Московские конвенции» по форме напоминают международный оригинал, но отличаются по содержанию. Документальная книга свидетельствует о...
Швейцария определяется каким иностранным языкам и на каком уровне учить детей в школе за бюджетный счет. Как это затронет преподавание...
«У Трампа есть пять инструментов давления на Путина», - объясняет политолог Александр Морозов. Это радикальные меры военного, политического и экономического...
Чтобы снизить нагрузку на бюджет, год назад швейцарские власти решили сделать так, чтобы к началу 2025 года 40% работоспособных временных...
В книжках Иосифа Бродского этого произведения нет. Авторство стихотворения «На независимость Украины» долго оспаривалось, говорили, что это стилизация, что он такого...
Художник и композитор Туллио Зановелло создает мультимедийную бильд-машину, посвященную Украине, и помогает украинским волонтерам. «Швейцария для всех» рассказывает о швейцарском...
Карабаново, 90 год. За моей спиной котлован дома Анатолия Марченко, который он начал строить для своей семьи и который был...
Российская пропаганда использует русский язык как оружие «русского мира». А каковы возможности украинского и русского языков как оружия против русской...
Сюжеты новелл разнообразны, но любовь узнаётся в них повсеместно. Любовь каталогизированная, дарованная на всякий цвет и вкус: кинематографический калейдоскоп.
Меннипея? Как же без неё. «Осень в Калифорнии» — сплошное движение: остановки здесь редки и до того пластичны, инвариантны, что не ощущаются таковыми. Ведь каждая из новелл — так или иначе — стенографирует тяжбу эмиграции, и не важно, какой именно — духовной (советское номенклатурное будущее, как страстно оно и красочно) или физической (Швейцария, Турция, Америка). Важен сам факт метаморфозы; остальное — детали.
В предисловии к новеллам Керим пишет о чувстве «всемирной бездомности», испытываемом каждым из героев книги. Невозможность обрести дом, дом, отсутствующий изначально — представьте трагедию сильнее, чем узнавание руины (казалось бы, пёстрый фасад — а за ним пустота), — пронзает до боли, заставляет листать страницы с лихорадочной весёлостью.
Человек, заставший советское, пропитавшийся им, осознаёт это лучше многих; проносится сонм перекличек. Очевиднейшая — «Потерянный дом» Житинского, книга, объяснившая всё одним названием, воспевшая горестное непостоянство.
Сюжеты новелл разнообразны, но любовь узнаётся в них повсеместно. Любовь каталогизированная, дарованная на всякий цвет и вкус: кинематографический калейдоскоп. Тонкое, упадочное, в тонах Висконти, откровение «Уроков турецкого» никак не вяжется с плодородной интонацией «Нины Степановны»; точно так же финальные повести выверенным городским светом — светом, можно сказать, олтменовским, едва ли дополняют барокко начальных историй.
Мы, читатели, вольны выбирать картридж далёкой грусти.
И вновь — возвращение к безвременно важному: интонации, которой Керим играет до помрачения живо. Это европейский забег на длинную дистанцию, знакомый любому большому художнику (даже, заметим, необязательно в Европе и бывавшем). «Осень в Калифорнии» умещает прямо противоположное, несносное, дикое, напоминая о — легче перечислить, нежели вызволить по отдельности: Модиано, Кише, Мураками, Бротигане, Грабале, Памуке…
«Селима не покидает странная мысль: если Alp — это место в горах, куда выгоняют скот, а Traum — сон или видение, то почему же Alptraum — это кошмар, как такое может быть, надо спросить у Морица. А если он и не знает… Внезапно его осеняет: по-немецки можно писать либо Alptraum, либо Albtraum, если «b», то всё понятно, первое слово не «Alp», а «Alb», а albern — несуразный, то это и есть кошмар или несуразное видение, дурацкий сон, — вот тебе и решение загадки».
Проза Керима Волковыского, впервые в полной мере открывшаяся читателю, является разумным — и куда более важным, чем оригинал, — дополнением к его поэзии, уже хорошо утвердившейся, плотно осевшей на почве русского языка: правда, в ней, как в любом величественном здании, чересчур много эха. Эха и упомянутых выше голосов, и самого культурного шифра — контура европейского самосознания.
Это полёт, полёт с высоких облаков, взгляд на землю с ракурса птицы или ангела; да и не важно, впрочем, кого конкретно.
«Осень в Калифорнии» с лёгкостью снял бы Вендерс — и неудивительно, что истории эти кинематографичны, считай, готовые хронометражи, впечатанные в синтаксис; они ангелоподобны, сумрачны, холодны, полны ветром и несносностью тех самых первых европейских «злых детей», что и оставили нам великое искусство, — эта проза синкретично шаловлива, несерьёзна даже в самых трагических фрагментах.
Такова удача книги.
Символика терпка, ясна в любую из отдельно взятых секунд; даже обложка — шагаловское полотно — объяснима. Книга Волковыского апологизирует движение — слева-направо, вперёд-назад, — и увеличивает масштаб, невольно раскрывает нам, читателям, умозрительное пространство воспоминаний.
Это полёт, полёт с высоких облаков, взгляд на землю с ракурса птицы или ангела; да и не важно, впрочем, кого конкретно.
Россия систематически нарушает Женевские конвенции. «Московские конвенции» по форме напоминают международный оригинал, но отличаются по содержанию. Документальная книга свидетельствует о...
Карабаново, 90 год. За моей спиной котлован дома Анатолия Марченко, который он начал строить для своей семьи и который был...
Что такое дезинформация? Как пропаганда приспосабливается к обстоятельствам? Что помогает отличить факт от фейка? Как это работает в России, Германии,...
Художник и композитор Туллио Зановелло создает мультимедийную бильд-машину, посвященную Украине, и помогает украинским волонтерам. «Швейцария для всех» рассказывает о швейцарском...
Российская пропаганда использует русский язык как оружие «русского мира». А каковы возможности украинского и русского языков как оружия против русской...
Швейцария определяется каким иностранным языкам и на каком уровне учить детей в школе за бюджетный счет. Как это затронет преподавание...
«У Трампа есть пять инструментов давления на Путина», - объясняет политолог Александр Морозов. Это радикальные меры военного, политического и экономического...
В книжках Иосифа Бродского этого произведения нет. Авторство стихотворения «На независимость Украины» долго оспаривалось, говорили, что это стилизация, что он такого...
Чтобы снизить нагрузку на бюджет, год назад швейцарские власти решили сделать так, чтобы к началу 2025 года 40% работоспособных временных...
«Он снова оказывается перед портретом матери Висконти. На этот раз он не может от него оторваться: донна Карла только что оправилась от тяжёлой болезни и после долгих уговоров согласилась позировать на плэнере, в саду. Придерживая сползающую с плеч шаль, она повернула к нам своё прекрасное лицо, на котором ещё видны следы недуга, и, кажется, хочет о чём-то спросить… или сказать… или…».
Road movie бессознательного отчаяния, грусть, достигшая Пиреней, воля и ветер, холод, снег, чудеса — таковы составляющие новой книги Керима Волковыского. «Осень в Калифорнии» ловко балансирует на грани между документальностью, сложностью архива и живостью самого что ни на есть коммерческого свойства. Боль этой книги приятно впитывать в боль личного сознания.
Трудно сказать, есть ли у подобной манеры перспектива развития, продолжения, но отрицать тот факт, что перед нами — готовое кино, ждущее своих порывистых зрителей, — тщетно. «Осень в Калифорнии» длится недолго, но остаётся целой, нетронутой и спустя века, — в сердце, вкрадчивей любого грота или янтаря задерживающего время.
- Любой ангел минорен, как разбитое пианино - 4 октября 2022
- «Но видит Бог, есть музыка над нами» - 14 сентября 2022
- «Нам память выдается напрокат». О стихах Керима Волковыского - 18 июня 2020
Изображение:
«Осень в Калифорнии» — новая книга Керима Волковыского вышла в Москве в начале нынешнего года. (© schwingen.net)
Дополнительно:
Керим Волковыский. Осень в Калифорнии: рассказы и повести. — М.: Время, 2022. — 230 с. — (О времена!) — легко найти в интернет-магазинах, например:
Поделитесь публикацией с друзьями