Мемуарные байки: путь домой и здравствуй, школа
Река Самара (приток Днепра). (Общественное достояние)
Литклуб

Мемуарные байки: путь домой и здравствуй, школа

Schwingen.net публикует восемь рассказов Александра Хургина из цикла «Мемуарные байки».

И они поехали

Так вот, жили мы в Боково-Антраците до 1958-го года. Пока специалистам не разрешили покидать место работы по собственному желанию. Без веских причин. И родители решили из Антрацита уехать. Возвращаться в Москву мама отказалась. Она хотела в Днепропетровск. Где жила до войны и где, кстати, родился папа. У них не только день рождения был общий, у них и в биографиях было много общего.

Мама, к примеру, родилась в Гомеле и её сразу увезли в Днепропетровск. Папа родился в Екатеринославе и тут же уехал в Москву. Поскольку семья фактически бежала. Весной 21-го года махновцы – уже преданные красными и заметавшиеся в предчувствии конца — взяли в заложники пятилетнюю сестру папы и потребовали у деда выкуп.

Дед имел в Екатеринославе переплётную мастерскую. Всего лишь. Сумму выкупа назвали несуразную. Дед продал всё, что у него купили. Отнёс вырученное плюс серебряные ложки-вилки махновцам и сказал «больше у меня ничего нет». Махновцы приняли деньги, не считая, и отдали ему дочь. Которая сказала, что ей было в плену хорошо, так как её каждый день поили молоком.

После этого дед погрузил семью, в том числе новорождённого папу, в товарный вагон, и они поехали в Москву. Там у него жил брат. Добрались чудом. Все живые. Брат помог найти комнату в коммуналке. Очень удачно. Кроме них там жила всего одна жиличка – Марта. Настоящая немка. Она была совсем одинока.

По-русски говорила с диким акцентом. И сразу кинулась нянчиться с папой и его сестрой. Она их в общем и воспитала. А как она попала в Москву и как не сгинула в ней в Гражданскую и позже – я точно не знаю. Есть несколько версий. Одна неправдоподобнее другой. Но с другой стороны, и время было неправдоподобное.


image description
image description

Да, а найти работу в Днепропетровске в 1958-м родители не смогли. Нашли в Новомосковске. И пять месяцев мы снимали комнату у добрых, мягких хозяев – мужа и жены. Не помню ни имён, ни фамилии, ни названия улицы. Помню только, что упиралась она в Самару с привязанными к кольям лодками.

Я тайком ходил туда, чтобы сидеть в них, покачиваясь. Хозяин был рыбаком. Имел деревянную лодку с мотором «Чайка». Он же впервые при мне сварил живых раков. И я увидел, как они умирают в кипятке и краснеют. Несмотря на некоторый ужас увиденного, ел я их с удовольствием.

Как-то хозяева предложили родителям:

— Давайте возьмём его на рыбалку. Пусть отдохнёт на речке, поплавает.

— Да не умеет он плавать, — сказала мама.

— Научим, — пообещал хозяин. И мама меня отпустила.

На глубине заглушили мотор, хозяйка плюхнулась в воду, а следом хозяин толкнул меня. Я пошёл было ко дну, но тут же всплыл. И стал грести к лодке. Хозяйка плыла рядом. Страховала.

— Вот и молодец, — сказала она. – А говорил, не умеешь.

Вечером, когда мама спросила, как мои успехи в плавании, хозяин ответил:

— Плавает.

— Как плавает? – не поверила мама.

— По-собачьи, — сказал хозяин.

О подробностях обучения и он, и я умолчали. Он – понятно почему, а почему я – не знаю.

Так мы, значит, уехали с Донбасса. Куда мне ещё предстояло вернуться после окончания института. Вернуться и опять уехать.

Что такое хорошо

В конце концов, работа для родителей нашлась. И в школу № 56 я пошёл в Днепропетровске. Причём не первого сентября, а второго. Сначала маме сказали, что мне не хватает до семи лет двух месяцев, и меня в этом году не берут. А первого сентября домой пришла учительница Евдокия Онуфриевна и спросила, почему меня не привели в школу, я числюсь у неё в классе.

Со старым отцовским портфелем, который при ходьбе бил меня по щиколоткам, выглядел я смешно и жалко. Ещё спасибо московской тётке, что подарила набор «Первоклассник», а так бы в школу идти было совсем не с чем. Назавтра-то. Так что я получал знания на день меньше, чем остальные – этим, видимо, и объясняется вечный их у меня недостаток.

Зато, если мне не изменяет детская память, в первый же (ну, то есть во второй) день учёбы я узнал много нового и интересного о себе самом. Как только я пошёл в туалет — он стоял на краю школьного двора, — мальчишки, курившие там «Памир», сразу начали кривляться и орать мне в лицо «Абгаша, кугочку любишь?». Ну, и конечно, «два еврея, третий жид по верёвочке бежит».

Потому что мальчишек не проведёшь. Они всё видят и всё знают. Так выяснилось, что я еврей. Почему это не выяснилось раньше – ума не приложу.

Днепропетровск, школа № 56. Наше время. (https://dh56.dnepredu.com/)
Днепропетровск, школа № 56. Наше время. (https://dh56.dnepredu.com/)

В первые же школьные дни к нам домой пришла моя воспитательница из детского сада. Жаловаться. Я через дырку в заборе подзывал играющих во дворе детсада детей, а когда они приближались, плевал на них. Через ту же самую дырку.


image description
image description

— Зачем ты это делал? — спросила мама.

Я не смог придумать — зачем, и сказал:

— А они сами…

Когда воспитательница ушла, мама очень спокойно спросила:

— Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется?

— Чего?

— Мне хочется тебя убить.

Я стал плакать, хватать маму за руки и повторять: «Но ты меня не убьёшь? Не убьёшь?» А она ничего мне не отвечала. Молчала, и всё.

 

В нашей дворовой компашке посмеяться «над упавшей старушкой» любили и уважали. Например, мы набивали старую покрышку от футбольного мяча (в моём детстве у мяча имелась камера, покрышка и шнуровка!) мокрым песком с камнями, мяч клали на тротуар и ждали в сторонке, пока какой-нибудь прохожий сдуру не ударит по мячу.

Ещё я помню, как ржали мои дружки, когда я на велосипеде налетел на протянутую поперёк дороги верёвку. Шрам на сгибе руки виден до сих пор.

А объяснил нам, что это неправильно, наш же товарищ, во всём этом, кстати, прекрасно участвовавший. Он был у нас за вожака, поскольку характер имел решительный. Недаром впоследствии отсидел своё, причём не раз и не два. Объяснил доходчиво. Ни один классный руководитель, никакие папа с мамой не смогли бы объяснить лучше.

Пошли мы, значит, поздно вечером «к бакланам» (жителям частного сектора) воровать клубнику. Перелезли в заранее намеченный двор, расселись по участку и стали есть ягоды. В разгар акции кто-то крикнул «атас», мы вскочили и рванули к забору. И наш вожак в темноте провалился в выгребную яму.

Был тогда такой передовой метод выращивания клубники: снимали уличный туалет, переносили его на новое место и удобряли клубнику, черпая чистейшие органические удобрения из старой ямы. Провалился он не очень глубоко, но почти по пояс — провалился. Естественно, тут же выбрался и вслед за нами перемахнул забор.

Уйдя от преследования, мы дружно заинтересовались, что это тут у нас за ароматы. Вожак сказал, что ароматы исходят от его штанов, так как он провалился в говно.

Сашка стал кричать «фу», тыкать в вожака пальцами и хохотать. Тогда вожак аккуратно снял с себя штаны, взял их за сухой пояс и начал хлестать насмешника. По лицу, по плечам, по спине, по чём попало. Тот пытался уклониться, пытался сбежать. Но сбежать от нашего вожака ещё никому не удавалось. Он хлестал Сашку даже тогда, когда тот упал на землю, закрыл лицо руками и затих.

И вот тут мы вдруг сразу поняли, как это нехорошо, неэтично и недостойно советских школьников — смеяться над чужим несчастьем.

Порка

Пороли меня всего один раз в жизни. Но по-настоящему. Ремнём. Кстати, тем самым трофейным, из мягкой пупырчатой кожи. И что самое ужасное – пороли совершенно не заслуженно, по навету, и в самый неподходящий момент.

Было мне лет десять. Я шёл из школы с рекордным количеством пятёрок в дневнике. Предвкушая, как обрадую сейчас маму и папу своими успехами и как они будут меня хвалить. Учился я неплохо, но три пятёрки в день – это был не мой метод.

По лестнице, на четвёртый этаж, бежали наперегонки с нашим котом Пушком. Он возвращался с многодневных гулек и заранее орал, чтобы там, наверху, готовили ему пожрать. Я отпер дверь своим ключом, мы влетели в квартиру. Пушка просто никто не заметил, а меня отец молча схватил за шиворот, отволок на кухню и там выпорол. Я орал «за что?», но он не отвечал, порол без слов, не вдаваясь в подробности.

Потом выяснилось, что пятилетняя дочка соседей по коммуналке Розка, играла со своими куклами, жившими в старом чемодане. И решила устроить им небольшой пожар. Взяла спички, газету, подожгла. А когда газета вспыхнула и обожгла ей руку, бросила её в чемодан. Когда же загорелось содержимое чемодана, у неё хватило ума захлопнуть крышку.

Чемодан выгорел весь, но квартиру от огня уберёг. На вопрос матери: «Кто тебя научил играть со спичками?», — Розка не задумываясь ответила: «Алик». И это было чистейшей ложью. Ничему такому я её не учил.

О моих пятёрках в тот день родители так и не узнали. Не сказал я им. В знак протеста. А Пушок, увидев такое дело, при первой же возможности юркнул в дверь и опять сбежал на улицу. Так и не поев, голодным.


image description
image description

Вернулся он назавтра. Таща за собой отрубленную заднюю лапу. Какая сволочь это с ним сделала, неизвестно. Мама пыталась кормить его чем-то обезболивающим, но он не ел, отворачивался. И умирал естественно, как есть — в муках.

Тройки по русскому

В моё время первый школьный экзамен сдавали после пятого класса. Диктант по русскому языку. На подготовку давалось какое-то время. Мама, видя, что я ничего не делаю, сто раз мне говорила: «Алик, готовься к экзамену». А я сто раз ей отвечал: «Да что я, диктант не напишу?»

Я и правда, не знал, как готовиться. Правила, что ли, учить. И не готовился никак. В результате получил тройку. Как сказал завуч Иван Ильич – «еле-еле».

В день объявления оценок пришёл домой. Мама говорит:

— Что получил?

— Тройку.

И она вмазала мне такую оплеуху, что у меня потемнело в глазах. Я даже заплакать не смог. Наверное, это был лёгкий нокдаун.

С тех пор троек по русскому у меня не было никогда. А кончилось всё вообще хорошо.

В журнал «Знамя» приняли к печати мою «Страну Австралию». У редактора отдела прозы Ольги Васильевны Труновой возникли какие-то вопросы. Покончив с ними, она спросила:

— Кто вы по образованию?

— Инженер, — скорбно сказал я и добавил совсем уж трагически: — Горняк.

На что Ольга Васильевна реагировала неадекватно:

— То-то, я смотрю, для писателя вы русский язык слишком хорошо знаете.

 

А знаю я его благодаря своей учительнице по русскому языку и литературе. Была у нас такая Екатерина Лаврентьевна. Когда у неё случилась болезнь связок, она стала говорить шёпотом. И класс сидел без звука, слушал. Так вот, она рассказывала нам всегда чуть больше, чем требовала программа. От неё мы узнали и о том, как умирал Чехов, и о том, что последними его словами были: «Ich sterbe». Хотя немецкий он знал плохо.

И ещё она сказала: «Почему великий русский писатель последние слова произнёс по-немецки, так и осталось загадкой».

Это я запомнил на всю жизнь. В том числе и о загадке.

А много позже выяснилось, что никакой загадки нет и не было. Потому что говорил это Чехов доктору Швереру, который лечил его последние недели в немецком городе Баденвайлере, расположенном в Шварцвальде. А для жены и для соседа-студента «я умираю» он повторил по-русски. Да и не последние это были слова. Последние он произнёс перед тем, как выпить шампанское, по традиции поднесённое доктором Шверером умирающему коллеге: «Давно я не пил шампанского».

Так что болел Антон Павлович долго и тяжело, а умер хорошо. Только мечтать можно о том, чтобы перед смертью выпить.

И вот теперь я думаю — знала обо всём этом сама Екатерина Лаврентьевна во второй половине шестидесятых или всё-таки не знала? Могла и не знать.
Жаль, спросить не у кого.

 

Да, и о тройках по русскому языку. Наврал я, наврал. Получал я тройки. И не просто получал, а на вступительных экзаменах в институт получал. Я сдал три экзамена, по которым считали проходные баллы, на три пятёрки и на последний экзамен, русский, где достаточно было не получить двойку, пришёл без экзаменационного листа.

Председатель комиссии сказал: «Вы свободны. Я говорю: «У меня 15 баллов». А он: «Всё, что я могу для вас сделать, это разрешить вам привезти экзаменационный лист и в оставшееся время позволить писать сочинение». Я вышел, позвонил из автомата маме на работу. «Что делать?» — говорю. Она спокойно: «Бери такси. Туда и обратно. Если денег нет, возьмёшь дома».

Такси от горного стоило больше рубля. За трёшку я смотался на Амур и обратно. И за оставшийся час в спешке написал сочинение. И получил свою тройку. И поступил в Днепропетровский горный институт.

#

Александр Хургин

Продолжение следует…

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику