Ян Шенкман. Мой первый Новый год в эмиграции
Ян Шенкман: «Я боялся оставаться, и мой страх помог мне преодолеть страх отъезда. Все-таки тяжело уезжать в никуда, в полную неизвестность». (© Артём Микрюков)
Литклуб, Общество

Ян Шенкман. Мой первый Новый год в эмиграции

Летом прошлого года я бросил пить. А еще через полгода эмигрировал из России. Тут, конечно, просится шутка насчет того, что если не пить, то зачем вообще жить в России, и как все это можно вынести на трезвую голову, но я слегка о другом.

Нечасто, но время от времени мне дико хочется выпить. Иногда надо расслабиться, снять усталость и стресс. Я прямо представляю, как водка течет по горлу и попадает в пищевод, как приятно кружится голова. Но точно известно, что потом будет не лучше, а хуже. Вот и с Россией, с домом, с родиной, с моей несчастной и любимой страной то же самое. Поэтому я не пью.

…Зима в Ереване мягкая и короткая, она начинается строго по календарю, в декабре, и в целом на 10-15 градусов теплее, чем обычно в Москве. В горах лежит снег, Арарат не видно в тумане, даже если взобраться на знаменитый ереванский Каскад, а в городе сухо и солнечно. На Площади Республики уже установили ёлку, это главная елка страны. Да, страны, только не России, а Армении. Была Москва, а теперь Ереван, и что?

Я сижу в рюмочной «Борщ» на улице Мовзеса Хоренаци, армянского Геродота, и рисую на бумажке плюсы и минусы. Минусы — то, что я потерял, уехав. Плюсы — что приобрел. Плюсов больше, но минусы очень жирные.

Я уехал 11 марта, и это дало мне фору в полгода перед второй, мобилизационной волной, которая накатила на Армению в сентябре. Было время осмотреться, устроиться, преодолеть первый стресс. «Мы с тобой вовремя испугались», — как сказал мне Макс Покровский из «Ногу Свело!», который, правда, уехал на много лет раньше и в Штаты.

Как странно: я боялся оставаться, и мой страх помог мне преодолеть страх отъезда. Все-таки тяжело уезжать в никуда, в полную неизвестность. Всего неделя на сборы и разговоры. Чемодан весом в 23 килограмма, рюкзак, ноут через плечо — это все, что у меня теперь есть.


image description
image description
«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны
| Новости, Общество

«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны

Россия систематически нарушает Женевские конвенции. «Московские конвенции» по форме напоминают международный оригинал, но отличаются по содержанию. Документальная книга свидетельствует о...

Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине
| Искусство, Общество

Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине

Художник и композитор Туллио Зановелло создает мультимедийную бильд-машину, посвященную Украине, и помогает украинским волонтерам. «Швейцария для всех» рассказывает о швейцарском...


В Ереване у меня не было никого. Был приятель, который уехал на неделю раньше, чем я. И телефон дяди одной знакомой с припиской: «Если будет совсем плохо, зайди к нему, он всегда нальет тебе супчик». Тысяча долларов, заначенная еще с нулевых в старом загранпаспорте. И 100 тысяч рублей, снятые с кредитной карты в последний момент. Вперед!

Каждый день я думал, на что буду дальше жить. В те дни у всех был короткий горизонт планирования, не только у меня, такое уж время. «Так, — думал я. — Пока все нормально, неделю я еще продержусь. Так, а вот уже лучше, уже дотягиваю до конца месяца». При самом удачном раскладе моих денег хватало до лета. А дальше какой-то черный провал. В пятницу было непонятно, в какой стране я окажусь к понедельнику.

Характерная переписка из тех времен: «Я стою с чемоданами в каком-то незнакомом городе и не знаю, куда идти», «А я сижу на окраине Парижа в комнате, переполненной эмигрантами, и думаю, на что купить бутерброд».

Примерно в это время мне стали писать армяне, совершенно незнакомые люди. Сообщения были как под копирку: «Мы понимаем, как вам трудно. Любая помощь! Не стесняйтесь, мы вас не бросим!». Я этого совершенно не ожидал.

Мне невероятно, сказочно повезло со страной. Я сознательно не поехал в Европу, предвидя проблемы и ментальное одиночество. И угадал: Кавказ принял меня как родного. Без внешнего лоска, без госпомощи, без льгот, но зато так дружелюбно и приветливо, как у нас не принято относиться к чужим. На самом деле это норма, но в голове все время мысль: а ведь они не обязаны. Это чисто русская мысль.

В 2014 году, после Крыма, поэт Емелин сказал мне: «С Украиной у Крыма могло получиться по-разному, могло хорошо, могло плохо, были варианты, а с Россией только вот так. РФ — она и в Африке РФ». Не будь как Крым, выбери неизвестность. И вот тут минус, о котором я думаю каждый день: почему только сейчас? Столько времени упущено, целая жизнь. Ведь давно уже было плохо, и не было никакой надежды. С каждым годом я все реже улыбался, а пил все больше и больше. Перед сном пытался вспомнить что-то хорошее, но не мог.

Потому что был шанс пригодиться там, где родился. Быть если не счастливым, то хотя бы полезным. После 24 февраля этого шанса не стало. Я потыркался туда, потыркался сюда, поговорил с разными людьми, и понял, что все каналы мне перекрыты. Русский журналист не очень нужен в России. Даже не журналист, а просто такой, как я. Будь я врачом или пожарным, я бы остался, тут даже вопроса нет. Но сложилось так, как сложилось. Я не могу сидеть со связанными руками, с заклеенным ртом, и смотреть, как уничтожают мою страну.

На Болотной с главным редактором «Медведя» Борисом Минаевым. Москва, 6 мая 2012 г. (© Руслан Сухушин)
На Болотной с главным редактором «Медведя» Борисом Минаевым. Москва, 6 мая 2012 г. (© Руслан Сухушин)

Но была и другая причина: очень тяжело без любви. Я думал об этом, когда после трудной поездки поздно ночью вернулся в Ереван и хозяйка с мужем ждали меня с чаем и свежими фруктами. Думал в магазине, когда девушка на кассе улыбалась и шутила, раздражаться на незнакомых людей тут не принято. В кафе, где меня узнают и совершенно искренне радуются. Даже в такси, каждый второй таксист говорит мне: «Брат-джан, все будет нормально, живи, правильно, что приехал!».

В забегаловке на улице Абовяна в меню не было лаваша. Но я, конечно, спросил, есть ли у них лаваш. «Ты хочешь лаваш? — сказала девушка. — Я тебе принесу». Ушла куда-то на десять минут и действительно принесла. Стоит такая, довольная собой, гордая…

Почему нельзя было так в России? С самого начала? Разве это так сложно? Почему обязательно все должны мучиться и мучить друг друга? Ответа нет.


image description
image description
«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны
| Новости, Общество

«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны

Россия систематически нарушает Женевские конвенции. «Московские конвенции» по форме напоминают международный оригинал, но отличаются по содержанию. Документальная книга свидетельствует о...

Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине
| Искусство, Общество

Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине

Художник и композитор Туллио Зановелло создает мультимедийную бильд-машину, посвященную Украине, и помогает украинским волонтерам. «Швейцария для всех» рассказывает о швейцарском...


Это тяжелая мысль, она ставит крест на пятидесяти годах моей жизни. Только сейчас я увидел, что прожил ее в нелюбви.

Я хожу по Еревану и сравниваю с Москвой: было так, а сейчас вот так. Это ненормально, но когда-нибудь я избавлюсь от этой раздвоенности, этой шизофрении.

Первые месяцы я буквально уговаривал себя не бояться. Я говорил себе: «Смотри, вот сидит у подъезда кошка. Она не убегает, когда к ней подходишь, потому что точно знает, что никто не обидит. Даже кошка не боится, а ты боишься».

Страх выходил из меня физически. В апреле я встал на уличные весы и увидел, что похудел на 11 килограммов. Это были 11 килограммов страха. Московская одежда болталась на мне так, что это стали замечать посторонние. Продавец в ночном минимаркете, добродушный толстяк, спросил: «Днем спим, ночью кушаем. Как похудеть, скажи?» Поезжай в Россию, брат, а потом приезжай обратно.

А потом это вдруг прошло. Я вышел на улицу, светило весеннее солнце, было тепло, я шел по проспекту Гарегина Нжде, мимо меня шли люди. И появилось какое-то удивительное ощущение нормы. На мгновение показалось, что я дома. Дома было даже не так спокойно, я все время чего-то ждал. Жизнь в России — постоянное ожидание удара. Но вот ударили, и теперь самое страшное позади. Будет тяжело, но нету больше этого мерзкого страха.

С родиной я столкнулся лицом к лицу в августе, когда ездил в Карабах писать о том, как выселяют деревню в Лачинском коридоре. Там жили в основном беженцы, люди, бежавшие от войны из Сирии и Ливана. И вот опять у них отнимают дом, опять в дорогу. И может быть, не последний раз. Мы поговорили, они были абсолютно спокойны, у старосты деревни ни один мускул не дрогнул.

На въезде в Карабах в нашу маршрутку заглянул боец РМК, российского миротворческого контингента в Арцахе. А я к тому времени уже полгода не видел вооруженных русских. И честно говоря, не очень соскучился. Первое, что он сказал, глядя мне прямо в лицо, было слово «нельзя». И опять вернулся страх. Мы, конечно, проехали, но когда работа была закончена, я сказал таксисту: «Давай домой в Ереван!».

Другого дома у меня теперь нет. Когда из темноты стали появляться знакомые улицы и очертания домов, я откинулся на сиденье и сказал по-армянски: «Лав!». Звучит как английское love. Переводится — «хорошо». Это одно и то же.

Впервые за много лет я почувствовал себя уверенно и спокойно, хотя это плохо вяжется с ситуацией. Это первый мой новый год в эмиграции. Хочу ли я, чтоб он стал последним? Нет, не враг же я сам себе.

Хочу ли я вернуться в Россию? Если люди там будут относиться друг к другу так же, как здесь в Армении — точно да.

Верю ли я в такой расклад? Нет.

Недавно был на встрече с Михаилом Шацем, объявленным в России иностранным агентом. Шац сказал: «Когда-нибудь там все изменится. Или хотя бы что-то, и теоретически мы сможем вернуться. Мы не знаем, когда это произойдет. Может быть, скоро. Может быть, пройдут годы. Но я не смогу жить, если буду все время ждать. Чтобы жить и работать, мне надо думать, что обратного пути нет».

Немного самурайская этика, но она разом снимает вопрос о ностальгии. «Давно разоблаченная морока», — писала о ностальгии Цветаева. Когда накатывает, когда я вспоминаю Миусский сквер и рюмочную «Второе дыхание» на Новокузнецкой и прикидываю, что двести грамм можно было бы и выпить, ничего страшного, я всегда держу в уме, что повесилась Цветаева не в эмиграции, а на родине. И рюмочной «Второе дыхание» давно уже нет. Как можно тосковать о том, чего нет?

Фотограф Георгий Малец, который тоже тут, в Ереване, написал недавно в фейсбуке длинный пост об этом. Длинный, но, по-моему, очень важный:

«За последние месяцы я смонтировал много интервью, где люди рассуждают о том, хотели бы они вернуться в Россию, прочитал много постов и твитов об этом, и многие говорят, что хотели бы хоть сейчас, либо в принципе в будущем. Но все чаще звучит мысль, что к тому времени, когда можно будет вернуться, останется ли смысл? И я тоже все яснее понимаю, что не хочу.

Прошлое кажется каким-то сном, воспоминаниями из другой реальности. Нет уже больше ощущения, что все внезапно изменилось, даже первые пара месяцев в Армении воспринимается каким-то переходным периодом, что ли. Есть только настоящее и надежды на какое-то хорошее будущее. Это даже приятное ощущение. Просто живешь, работаешь, тусуешься здесь и сейчас.


image description
image description
Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине
| Искусство, Общество

Туллио Зановелло строит бильд-машину и помогает Украине

Художник и композитор Туллио Зановелло создает мультимедийную бильд-машину, посвященную Украине, и помогает украинским волонтерам. «Швейцария для всех» рассказывает о швейцарском...

«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны
| Новости, Общество

«Московские конвенции» как «нормы» агрессивной войны

Россия систематически нарушает Женевские конвенции. «Московские конвенции» по форме напоминают международный оригинал, но отличаются по содержанию. Документальная книга свидетельствует о...


Мне иногда снится, что я оказался в Москве, и мне там надо что-то сделать. Сначала во сне вроде бы все норм, я иду по каким-то делам, но потом вспоминаю, что вообще-то должен быть в Ереване, что вокруг совсем уже не та Москва, в который мы жили до 24 февраля. Прямо внутри сна мне становится от этого страшно, я просыпаюсь, смотрю вокруг, понимаю, что нахожусь в Армении и все хорошо.

В Москве мне реально теперь уже нечего делать. Все изменилось настолько, что у меня дел и вообще жизни теперь больше в Армении. Мы еще весной познакомились с офигенными ребятами, которые тоже уехали из России, теперь живем дружной веселой компанией в огромном доме, есть работа, Ереван уже привычный, мне здесь хорошо. Поэтому мысли «Как же хочется вернуться!» у меня нет. Мне действительно не хочется возвращаться. Прошлое осталось в прошлом, я это прекрасно ощущаю».

Кто-то скажет: «Как-то стыдно чувствовать себя хорошо, когда мир вокруг рушится, столько разрушенных жизней, это ошибка выжившего», — и я с этим абсолютно согласен. Но вы же хотели жить в прекрасной России будущего? А мы уже живем, и это плюс.

Только это не Россия, и это минус.

Рассказ вышел на бумаге в Москве в новогоднем номере «Новой газеты» и в Ереване в «Алик-медиа» по-армянски.

Изображения:

Ян Шенкман: «Я боялся оставаться, и мой страх помог мне преодолеть страх отъезда. Все-таки тяжело уезжать в никуда, в полную неизвестность». (© Артём Микрюков)

На Болотной с главным редактором «Медведя» Борисом Минаевым. Москва, 6 мая 2012 г. (© Руслан Сухушин)

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику