Павел Зальцман – новое имя в литературе абсурда
Дневники Павла Зальцмана, казахстанского художника, писателя, поэта, впервые изданы в Москве.
Павел Зальцман (1912 — 1985) в изобразительном искусстве имя известное. Собрания его работ есть во многих музеях в России, его картины продаются на российских, казахстанских и западных аукционах. Уникальный художник, удивительный в своей гениальности писатель и поэт минувшего века, он прожил большую часть своей жизни в Алма-Ате.
Ничего подобного по уровню в скудной провинциальной арт-жизни Алма-Аты и того, и нынешнего времени ни до, ни после Зальцмана не было. Если его картины еще и попадали в общие каталоги выставок, а при жизни даже выходил персональный альбом, то с литературным творчеством все сложилось трагично.
Роман «Щенки», повесть «Memento», cтихи и многое другое при жизни автора никогда напечатано не было. Совершенно не изучена его работа кинохудожника в таких фильмах, как «Поэма о любви», «Дочь степей», «Девушка-джигит» и многих других казахстанских картинах.
Но наконец предпринята попытка заполнить некоторые пробелы в жизни и творчестве Зальцмана: опубликованы дневники и воспоминания Павла Зальцмана, написанные им с 1925‑го по 1955 год.
Составители оставляют открытым вопрос о наличии и сохранности дневников после 1950‑х годов, периода после ухода художника из семьи. Удивительная судьба, ученичество в Ленинграде 1920–30‑х годов в школе аналитического искусства Павла Филонова, потом жизнь в Алма-Ате в 1940–80‑х годах.
Невозможно воспринимать записи Зальцмана как бытоописательные тексты — это цельная, захватывающая тебя целиком проза. Зальцман во всем и всегда остается самим собой. Изображенные на портретах Зальцмана лица завораживают, но так же действуют на читателя и его неторопливые описания людей и событий в дневниках.
Удивительное свойство — существовать в своем времени и, не будучи сопротивленцем даже в мыслях, быть одновременно вне толпы и над толпой. И список противоречий можно продолжать: жил в сталинские и брежневские времена, но никакого отношения к ним не имел; окруженный любимой женой и дочерью, любимец женщин, оставался трагически одиноким…
По крайней мере, так это воспринимается через авторский письменный источник. Уникальное свойство: быть просто художником, личное пространство которого открывается нам через и посредством дневников. Описание же кафкианства бюрократии (тогда еще советской) и человеческого вырождения озадачивает близостью к нынешним казахстанским реалиям.
Дневники до сих пор опубликованы не были. Их издание оказалось возможным благодаря А. Зусмановичу (Израиль, зять художника) и И. Кукую (Германия, литературовед). Кстати, им мы обязаны другими книгами этого писателя. Имя этого литератора для себя только-только открывают европейские читатели и специалисты-гуманитарии.
Прозу и поэзию Зальцмана уже успели перевести на немецкий, иногда его сравнивают с Даниилом Хармсом, наверно, это можно и нужно делать.
Но Зальцман удивителен не теми литературными мирами и рядами, в которые его обоснованно вписывают. Главное, пожалуй, то, что в автобиографических заметках художника столь оригинально проявляется идея литературы факта.
Его миры интермедиальны: напомним известное — он одновременно кинохудожник и литератор в классическом смысле слова.
Елена (Лотта) Зальцман (дочь) пишет: «В живописи, особенно в графике, он строил материал из воображения, накладывая свою “матрицу”, свое видение на явления окружающего мира, подчиняя их своей логике и конструкции. В литературе же, подчеркивал он, “я не могу выдумывать, мне надо видеть”.
Материал действительности служил созданию концептуальных, философских или абсурдистских произведений». По всей видимости, в еще не написанной истории мировой литературы абсурда будет и это яркое литературное имя писателя нашего времени и пространства.
Вот, например, стихотворение, датированное февраль – март 1941 года.
Сон
Вот подкручены усы
У нашей грусти.
Бегут веселые часы.
Мы с ними вместе.
Нам не расстаться,
Мы не хотим.
И мы за ними.
Неотвратим.
Он забирает у нас часы,
Он обрывает у нас усы,
И он разбивает нам носы.
Тогда мы утром, под дождем,
Летим по крышам.
И мы скитаемся, и ждем,
И тихо дышим.
Нас утешает в пустоте
Тревога драки,
И мы кусаем в высоте
Пустые руки.
Или другое, послевоенное, 1954 года, из книги «Осколки разбитого вдребезги»:
Мне плохо
Что нам даровано?
Что ты даешь нам, Боже,
Игрушечные дни!
А воля-то, а воля-то на что же?
— Но мы одни.
Усилия восторженного духа,
Разорванная грудь.
Вот девушка. Она уже старуха.
Заснуть. Заснуть.
И видеть милые целованные щеки.
Наш мир — кровать.
К нам так бессмысленно, к нам так смешно жестоки…
Мечтать. Мечтать.
Его язык насквозь кинематографичен. Правда, и читатель тоже должен быть близок к этике и эстетике Павла Зальцмана или хотя бы элементарно образован. Наконец, это весьма современно и единственно возможно — быть вне любого исторического (и советского тоже) контекста.
Остается только ждать выхода новых книг Павла Зальцмана. Знаю, осенью этого года будет напечатан незаконченный роман «Средняя Азия в Средние века».
#
Текст: Газинур Гиздатов
- Некий Маслов: ирония и поэтика полузабытого художника - 6 февраля 2024
- «Я шла…»или два отклика на книгу Марины Охримовской - 23 ноября 2021
- Казахстан: «Брат мой, враг мой» - 6 декабря 2018
Иллюстрации:
Титульное фото: «Групповой портрет с автопортретом и Петькой». Павел Зальцман. (http://pavelzaltsman.org/)
Книга Зальцман П. «Осколки разбитого вдребезги: Дневники и воспоминания». — М.: Водолей, 2017. — 448 c. (https://www.labirint.ru/books/575015/)
Поделитесь публикацией с друзьями