Стефан Цвейг. «Новые стихотворения» Рильке
Райнер Мария Рильке, один из самых влиятельных поэтов-модернистов XX века (1875-1926). Рисунок Леонида Пастернака (1862-1945). (Общественное достояние)

Стефан Цвейг. «Новые стихотворения» Рильке

Стефан Цвейг. «Новые стихотворения» Рильке. Перевод Надежды Лебедевой. Публикуется впервые.

Очерка было бы вероятно слишком мало — скорее уже потребовалась бы книга, чтобы верно проследить за странным и при этом вполне органичным развитием Райнера Марии Рильке в его стихотворениях. Уже сегодня существует молодое поколение, выросшее в восхищении его истоками и которое, несмотря на растущие притязания, с неизменной преданностью не отступает от своего былого восторга, всякий раз заново находя удовлетворение в его изменяющемся творчестве.

Из всех немецких поэтов новой эпохи никто не развивался более надёжно, удивительно и удачно, чем Рильке — за исключением, пожалуй, Рихарда Демеля, который занимает в нашей лирике позицию очевидного превосходства, как, возможно, Герхард Гауптман в драматургии. Тайна этого развития объясняется — помимо силы особого лирического дарования Рильке — неслыханно добросовестной последовательностью, с которой он, доводя до крайности любой внутренний прогресс, из каждого достижения извлекал крайние выводы.

Абсолютный пацифист Стефан Цвейг

Достойно восхищения это буйное развитие из столь слабого почина. В начале, в тонких маленьких брошюрках семнадцати- и восемнадцатилетнего, которые — давно уже не продающиеся через книжную торговлю — можно найти только у самых верных почитателей, он предлагал стихи, не являющиеся прямо-таки редкими (особенно с тех пор): короткие строфы, cлегка раскачивающиеся в их мелодии, как цветы при первом дуновении ветерка, нежные красочные настроения, легко несомые мягкой музыкой, пёстрый полёт бабочки, хрупкий и мимолетный, как они.

Потом пришло время большей тщательности по отношению к каждому отдельному слову, по отношению к «несчастным словам, бедствующим в повседневности», время причудливой, витиеватой, часто повторяющейся рифмы, которой он владел с невероятным мастерством. И всё больше он расширял границы поэзии в направлении смежных областей. Акцентуированные и озвученные рифмой, стихи плавно перетекали в музыку.

В «Мне к празднику» было много строф, смысл которых открывался словом внезапно, чтобы целиком предоставить место ритму, пению: стихам, которые хотят быть услышанными как песня, а не до конца расследованными на предмет их смысла. До крайности, до невозможного здесь был проложен путь для перехода в музыку и за тем, после такого исключительного успеха, Рильке снова повернулся к отдельному слову, но только не к его внешней форме, а к его внутренней окраске.


image description
image description

В «Книге образов» это «созревание за счет сравнения», эта исключительно живописная способность одеть обнаженное слово, раскрасить голое понятие при помощи олицетворения, уже окрылённые музыкой строфы сделать разноцветными как райские птицы или бабочки, и их, уже обладающих песней и полётом, украсить всеми оттенками действительности, — это неповторимое мастерство неоромантизма достигло совершенства.

Вид на площадь бельгийского города Вёрне (Veurne), которая помнит Рильке. (Историческая фотография, https://www.art7d.be/text2/ENGoudbel_10.html
Вид на площадь бельгийского города Вёрне (Veurne), которая помнит Рильке. (Историческая фотография, https://www.art7d.be/text2/ENGoudbel_10.html )

Так он из каждого периода своего развития черпал преимущество и уносил его с собой в следующий, и таким образом, его мысленный подъём всё время становился более весомым, масштабным и содержательным. И так музыка проникла в его стихи, так сильно их художественное воздействие, что он в этой последней книге, скорее относящейся к жанру скульптуры, чем к лирической живописи или к музыке, осмеливается в некоторых стихотворениях впервые освободиться от рифмы, которая до сих пор являлась присущей его стихам характерной особенностью, их связующим вращательным механизмом.

Новая книга настолько необыкновенно богата, настолько многоцветна в каждом понятии, настолько неожиданна в сюжетах, что было бы бессмысленным вдаваться в детали. Она может быть рассмотрена только в общих чертах и исключительно ввиду того, насколько это новое направление является продолжением предшествующих, и в какой мере оно расширяет внутреннюю сферу поэтического переживания. Поначалу нежный голос Рильке в этой книге стал сильным. Даже жесткий тон библии более не кажется мелодисту слишком суровым. К флейте и скрипке здесь мощно присоединилась фанфара, к мягким акварельным краскам — резец ваятеля.

Надежда Лебедева. Два стихотворения Райнера Марии Рильке

Если стихотворение было для него раньше чем-то ухваченным из потока больших чувств, звуком, заимствованным из глубоких гармоний, чем-то легко взятым из изобилия, только случайно низверженным в жизнь, то здесь оно становится неким реальным, единичным кратким мгновением, разработанным из перемещения, особой вещью, как капля, отражающая в себе небо, предметом, который секунда наполняет жизнью окружающего его мира, частицей повседневности, встроенной на ее место в необозримости.

В мертвые вещи привнесено движение, кажущееся пугающим и едва ли не призрачным. Приведенные в движение таинственным механизмом образов, они начинают шевелиться, как кажется, движутся тени по ночам, они впитывают в себя живость человека, становятся органичными и одушевленными, обретают силу воли и судьбоносность. Мертвое начинает пробуждаться, непостижимое — подавать руки. Вот старая площадь в Вёрне. Безжизненное сборище домов.

Но у Рильке:

«Далекие отверстия окóн
без устали та площадь приглашает
в свидетели вступленья широты
в свои права, и свита пустоты
меж тем медлительно в торговые ряды
проникла, там рассеялась. Объяты
желаньем это все увидеть с высоты,
дома, вздымая к крышам, укрывают
молчаньем башни, вечно им верны.»

Каждая вещь исчерпана и до последней фибры истолкована в сравнениях. Рильке — как герой Гофмансталя — разучился «просто даже ощущать вещи (как таковые). И только образами он постигает их, в постоянном воспоминании вещей друг о друге, и так вся жизнь вокруг него становится чудовищным соединением, вечным самообъяснением, взаимным переплетением.

Ничто не остается отдельно взятым или незначительным для поэта, который, по сути, совершенно подсознательно видит ее в соотношении с другими вещами, он обладает некой таинственной способностью проникновения в сущностное, что он как будто в состоянии сорвать, как листья цвет, тон, жест и историю с людей и вещей, расставить их поодиночке и уложить их слоями по-своему.

По ходу этого беспримерно интенсивного рассмотрения он больше не набрасывает контуры предметов, а проникает в них, продалбливает их, и его искусство больше приближенно не к живописи, а к скульптуре.

И о том, как Рильке чувствует скульптуру, свидетельствует его книга о Родене, которому он в течение многих месяцев оказывал поддержку в качестве секретаря, и от которого он, кажется, узнал эту последнюю тайну, как даже в холодном камне дополнительно распределить по порядку свет и тень, цвет и движение, без раскрашивания создать многоцветность, стать мелодичным только за счет внутреннего ритма, единственно благодаря чистоте линии.


image description
image description

Но и здесь это стремление снова доведено до крайности. И здесь, мне кажется, пластичное проникновение больше невозможно, и Рильке в некоторых стихах за пределами чисто поэтического искусства. В его стремлении есть что-то от неуемности отчаянных альпинистов, которых манят только непокоренные вершины.

В трех или четырех книгах Рильке уже достигал крайности различным образом, и его поворот каждый раз оборачивался наполнением новым и неведомым. И в дальнейшем, несомненно, и этот путь приведет к нечто новому и поразительному, в котором эта неслыханная скульптурность — здесь пока еще являющаяся самоцелью — снова станет средством более насыщенного художественного выражения и нового приближения к совершенству.

Надежда Лебедева

Изображения:

Райнер Мария Рильке, один из самых влиятельных поэтов-модернистов XX века (1875-1926). Рисунок Леонида Пастернака (1862-1945). (Общественное достояние)

Вид на площадь бельгийского города Вёрне (Veurne), которая помнит Рильке. (Историческая фотография, https://www.art7d.be/text2/ENGoudbel_10.html)

Источник:

Stefan Zweig, Rilkes «Neue Gedichte», in: Das literarische Echo, Berlin, Jg.11, Nr. 6, 15, Dezember 1908, Nachdruck in: Rainer Maria Rilke und Stefan Zweig in Briefen und Dokumenten, Hrsg. von Donald A. Prater, Frankfurt am Main 1987, S. 43-47.

Стефан Цвейг, «Новые стихотворения» Рильке, в: Литературное эхо, Берлин, 11 год выпуска, № 6, 15, декабрь 1908 г., переиздание: Райнер Мария Рильке в письмах и документах, под редакцией Дональда А. Пратера, Франкфурт-на-Майне 1987 г., стр. 43-47.

Примечания:

См., например, стихотворение «Ранние песни» из цикла «Мне к празднику» [комментарий переводчика].

«Новые стихотворения», Лейпциг, издательство «Insel» — «Новых стихотворений вторая часть» только что вышла в печать в том же издательстве. [комментарий Стефана Цвейга].

См. стихотворение «Площадь. Вёрне» из цикла «Новые стихотворения» [комментарий переводчика].

Центральным аспектом рецензии для Цвейга является новаторская метафорика Рильке. Здесь он ссылается на известную новеллу-мистификацию «Письмо лорда Чандоса» (*1902) Гофмансталя, представляющую собой в некотором роде манифест языкового скепсиса эпохи раннего модернизма, когда вещи и сравнения казались использованными до основания. Словами лорда Чандоса через Гофмансталя он говорит о стремлении преодолеть бессилие языка и найти новый поэтический язык, позволяющий выразить невыразимое, снова отождествлять слова и вещи, и таким образом способный определять новую реальность, обладающую онтологическим статусом. [Комментарий переводчика].

Выражаю искреннюю благодарность профессору Цюрихского университете Хансу-Йоахиму Хинрихсену за помощь при подготовке этой публикации.

 

Поделитесь публикацией с друзьями

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Похожие тексты на эту тематику